"Анатолий Макаров. Человек с аккордеоном (Повесть) " - читать интересную книгу автора

напрягся, поднял голову и запел. Не так запел, как пели обычно у нас во
дворе да и на улице тоже, а так, как пели на пластинках артисты - я сразу
это понял, - профессионально запел:
"Здравствуй, здравствуй, друг мой дорогой, здравствуй, здравствуй,
город над рекой..."
...Вот я уже довольно долго живу на свете и ездил по этому свету
немало, особенно по сравнению с нашей родней, которую впервые сорвала с
места только война, я бывал на фестивальных балах, на празднике в парижском
пригородном лесу и даже на правительственном приеме в одной небольшой, но
очень симпатичной стране, однако нигде не ощущал я праздник с такой
потрясающей непосредственной силой, кожей, волосами, лопатками, как у нас во
дворе, когда дядя Митя играл на аккордеоне и пел.
"Здравствуй здравствуй, позабудь печаль, здравствуй, здравствуй, выходи
встречать..."
Из вторых, дальних, ворот, выходящих не на улицу, а в переулок, во
дворе появился Савка.
У него была особая походка, то ли контузией вызванная, то ли тем, что
был он постоянно пьян, - он шел, склонившись вперед и выставляя ноги в
стороны, будто бы все время готовился напасть на кого-то. Интуиция -
противное свойство, когда она действует лишь в худую сторону, я сразу же,
как только его заметил, понял, что мимо он не пройдет. Он и не прошел, хотя
путь его к дому, к полуподвальной его комнате, выходившей окном в темный
проулок, пропахший окурками и мочой, лежал совсем в стороне. Савка свернул
по направлению к танцам и волчьей своей походкой приблизился к котельной. Я
до сих пор хорошо помню его лицо и понимаю теперь, что было оно совсем
незаурядное, вовсе непохожее на распространенный тип хулиганских,
алкогольных физиономий. Мужественное и брезгливое лицо было у Савки, как у
американского киногероя, и казалось, что знает он что-то такое, чрезвычайно
в жизни важное, знает и вот-вот произнесет. Но Савка не произносил, вернее,
произносил совсем другое - чаще всего обыкновенные ругательства, которые,
впрочем, получались у него буквально первоначально по смыслу, и потому очень
цинично.
Савка стоял среди танцующих и смотрел по сторонам взглядом, в котором
было столько яростной ненависти, что становилось не только страшно, но и
странно, почему эту бог весть где и когда рожденную злость он принес теперь
сюда и готов излить на ни в чем не повинных людей.
- Танцуй танго, - сказал Савка, - мне так легко...
Дядя продолжал играть, а я почувствовал, как противный страх пополз у
меня по животу. Это даже не был просто страх, но еще и отвращение, которое я
с самого раннего детства испытывал к дракам, они часто случались в нашем
переулке в те годы, и вся наша дворовая компания устремлялась на них
глазеть, и я тоже старался не отставать, а потом у меня от всего виденного
кружилась голова, а кровь и крики преследовали меня по ночам.
- Шел бы домой, Савелий, - заговорила дворничиха тетя Шура, неизменная
зрительница всех дворовых балов, романов и скандалов, - ну выпил, ну хорошо,
чего на улице-то кобениться зря, жена вон раз пять на двор выбегала, ждет
небось.
- Что мне жена? - скривился Савка. - Если в войну ждала, теперь
перебьется. А я, может, танцевать хочу... Падеграс, падыпатынер... Татьяна,
помнишь дни золотые... Щас только мадаму себе подберу, помоднее, мущинам