"Олег Малахов. Реакция" - читать интересную книгу автора

своего сна, а сейчас, проходя мимо памятника Анны Франк, она вспомнила, что
он до встречи с ней даже не знал, что нижнее белье стирают туалетным мылом,
а не порошком.
Двое мужчин в ее жизни не успели, наверное, сказать ей эти слова о ее
пальцах, которые произнес ее утренний партнер. Один мальчик в колледже, в
тот день, день, когда они готовились к зачету по Всемирной истории, когда
она держала в руках книгу, а он пристроился рядом и читал вместе с ней, в
одно мгновение, прикоснувшись к ее левой руке, произнес слова: "Эти пальцы",
и взял ее руку своей рукой, отвлекшись от чтения полностью и погрузившись в
изучение ее руки, и она, несколько недоумевая, как будто под гипнозом,
ненадолго подчинилась его взглядам, а потом вздрогнула и, высвободив свою
руку, обхватила книгу крепче обеими руками и продолжила чтение, ничего не
произнеся.
Когда-то очень давно ей говорили, что у нее красивые волосы. Она была
блондинкой, и мужчинам, наверное вскоре разонравились блондинки, и она все
реже и реже слышала комплименты своим волосам. Только сегодня за многие годы
она вновь вспомнила те времена, когда она осознавала ценность своих волос.
Сегодня утром она услышала не комплимент, а нечто, что она не могла
объяснить, и это начинало тревожить ее еще больше.
Мох в не выстраданном платье губит побеги молодой зарождающейся
старости. Не было веера - и воздух проникал из горловины мерного дыхания
змеи. В строю находились неопытные дети солдатов.
Многогранность умственного испарения - лишь небольшая крупица счастья,
попадающая в полость сердечной мышцы в виде бриллиантовой гильзы после
группового наблюдения за грозой. С таким набором видений она приступила к
заученному за несколько лет рабочему процессу, который хоть и изменялся день
ото дня, но в целом оставался заученным и успокаивающим своей явственностью.
Ее мысли были надуманы, явились оболочкой, а слова его, утром произнесенные,
все с более очевидной настойчивостью овладевали ее изнанкой. Она остывшими
глазами находила зеркала и тонула во взглядах на свои пальцы.
Ее не тревожила их длина, и ногти, которые кое-где были надломлены. И
температура была изменчивой, однако ни обледенелость пальцев, ни жар,
неожиданно впивавшийся в ладонь и капельками пота проникавший в центр
фаланг, беспокоили ее чувственные наблюдения. У нее возникла веская причина
считать себя мертвой, не желающей воскреснуть, и ощутить присутствие
крыльев, выросших на теле. Она вспомнила студентку с шариковой ручкой в
руке, небольшую мозоль на среднем пальце (ей как-то странно думалось о том,
что именно этот палец был обременен изящным бугорком, образованном ближе к
основанию ногтя, и о том, что именно этот палец носит такое имя.) На улице
ее не удивил прохожий, который с интересом и волнением рассматривал свои
пальцы, растопыривая их, сжимая в кулак.
На эскалаторах внутри грязного города она тревожно касалась резиновых
поручней, когда контуры ее руки от плеча до кончиков ногтей ей не казались
проблемным ребусом. Он не держал ее за руку два последних дня. Причем до
этого дня с запахом гари на седьмом этаже офиса он брал в свою руку ее левую
руку чаще, чем правую, - у нее промелькнуло в очищающемся от скверны
незнания сознании. Она начинала винить себя, переставая реагировать на
рабочую обстановку, механически еще продолжая печатать какое-то письмо.
Затем был забыт перерыв, на какое-то время был забыт голод, но потом чувство
голода отразилось в необузданной страсти вычленения сути его слов,