"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

обратно. Хуже быть не могло.
Целую зиму вид пустого помещения не давал им покоя. Много лет его
занимал сапожник-итальянец, а потом в соседнем квартале открылась сапожная
мастерская-люкс, где на витрине стучали молотками два молодца в красных
комбинезонах, и всякий останавливался поглазеть. Работа у Пеллегрино
иссякала, как будто чья-то рука все туже завинчивала кран, и в некий день он
посмотрел на свой верстак, и тот, когда предметы перестали плясать в глазах,
воздвигся перед ним несуразный и пустой. Все утро он просидел неподвижно, но
за полдень положил молоток, который сжимал в руках, надел пиджак, нахлобучил
потемневшую от времени панаму, которую не забрал кто-то из клиентов, когда
он еще занимался чисткой и растяжкой шляп, и пошел по соседним домам,
спрашивая у бывших клиентов, не требуется ли что-нибудь починить из обуви.
Улов составил две пары: мужские летние полуботинки, коричневые с белым, и
женские бальные туфельки. Как раз в это время Сэм тоже обнаружил, что у него
от вечного стояния на ногах по стольку часов дотла износились подметки и
каблуки - буквально чувствуешь, как плитка на полу холодит ступню, - итого,
вместе три пары, и это все, что набралось у мистера Пеллегрино за неделю, -
плюс еще одна пара на следующей неделе. Когда подошел срок вносить
квартирную плату за месяц вперед, он продал все на корню старьевщику,
накупил конфет и пошел на улицу торговать с лотка, однако спустя немного
никто больше не встречал сапожника, крепыша в круглых очках и с щетинистыми
усами, который ходил зимой в летней шляпе.
Когда разломали и вывезли прилавки и прочее оборудование, когда
мастерская опустела и только раковина одиноко белела в глубине, Сэм выходил
при случае постоять перед нею, когда все кругом, кроме его лавки,
закрывалось на ночь, и смотрел в окно, источающее пустоту. Порою,
вглядываясь в пыльное стекло, откуда навстречу ему выглядывал отраженный
бакалейщик, он испытывал такое ощущение, как в детстве, когда мальчишкой в
Каменец-Подольском бегал - втроем с товарищами - на речку; мимоходом они,
бывало, боязливо косились на высокое деревянное строение, неприятно узкое,
увенчанное странной крышей в виде сдвоенных пирамидок, в котором совершилось
когда-то злодейское убийство и теперь водились привидения. Обратно
возвращались поздно, подчас при ранней луне, и обходили дом стороной, в
молчании, прислушиваясь к ненасытной тишине, засасывающей комнату за
комнатой все глубже, туда, где в потаенной сердцевине безмолвия клубится
провал, из которого, если вдуматься, и прет наружу нечистая сила. Вот так
же, чудилось, в темных углах безлюдной мастерской, где молоток и кожа в
усердных руках возвращали к жизни бессчетные вереницы обуви, и вереницы
людей, приходя и уходя, оставляли частицу себя, - что, даже опустев,
мастерская хранила незримые следы их присутствия, немые отголоски роились,
постепенно замирая, и почему-то именно от этого становилось страшно. После,
проходя мимо сапожной мастерской, Сэм даже при свете дня боялся взглянуть в
ту сторону и ускорял шаги, как, бывало, в детстве, когда они обегали дом с
привидениями.
Но стоило ему закрыть глаза, как мысль об опустелой мастерской, засев в
мозгу, безостановочно рассверливала его бездонной черной дырой, и даже когда
он спал, что-то внутри не засыпало, сверлило: а что, если такое случится с
тобой? Если двадцать семь лет ты трудился как проклятый (давным-давно надо
было бросить), и после этого всего твоя лавка, кровное твое дело... после
стольких лет - эти годы, эти тысячи консервных банок, и каждую перед тем,