"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

представлял себе, где взять других таких умелых и, по сути, дельных
работников, чтобы при этом не потребовалось осыпать их золотом с головы до
ног. Идея об исправлении одержала верх, и потому однажды в полдень он
перехватил Эмилио, когда тот уходил обедать, зазвал его шепотом в уголок и
сказал:
- Послушайте, Эмилио, вы же умный человек, скажите, что вы с ним
воюете? За что вы ненавидите его, а он - вас и почему вы ругаетесь такими
неприличными словами?
Но хоть шептаться с ним было приятно портному, который таял перед
хозяином, словно воск, и любил такие маленькие знаки внимания, он только
спрятал глаза и густо покраснел, а отвечать не захотел или не смог.
И Маркус просидел остаток дня под часами, заткнув уши пальцами. А
вечером перехватил гладильщика по дороге к выходу и сказал ему:
- Прошу вас, Йосип, скажите, что он вам сделал? Зачем вам эти ссоры,
Йосип, вам мало, что у вас больная жена и сын?
Но Йосип, который тоже любовно относился к хозяину - он, хотя и поляк,
не был антисемитом, - лишь сгреб его в медвежью охапку и, поминутно
подтягивая штаны, которые съезжали вниз и затрудняли ему движения, прошелся
с Маркусом в тяжеловесной польке, потом с гоготом отстранил его и удалился
вприпляску, под пивными парами.
Наутро, когда они снова подняли безобразный гвалт и сразу спугнули
покупателя, Маркус влетел к ним в мастерскую, и оба - с серыми от натуги,
измученными лицами - прекратили грызню и слушали, как хозяин слезно молит и
стыдит их, причем с сугубым вниманием слушали, когда он, которому было
несвойственно орать, понизил тон и стал давать им советы, маленькие
наставления тихим, пристойным голосом. Он был высокого роста, совсем худой
из-за своей болезни. Что оставалось на костях, истаяло еще больше за эти
трудные месяцы, а голова окончательно поседела, так что теперь, стоя перед
ними и стараясь урезонить их, усовестить, он напоминал по виду
старца-отшельника, а может быть, и святого, и работники внимали ему с
почтением и жадным интересом.
Он рассказал им поучительную историю про своего дорогого папу, ныне
покойного, а тогда они жили всей семьей в одной из убогих хат зачуханной
деревеньки, десять душ ребятишек мал мала меньше - девять мальчиков и
недоросток-девочка. Ой, в какой бедности жили - невозможно: он, случалось,
жевал кору и даже траву, от которой раздувало живот; часто мальчики, не
помня себя от голода, кусали друг друга, а то и сестру, за руку или за шею.
- Так мой бедный папа, который ходил с длинной бородой вот досюда... -
он нагнулся, приложил руку к колену, и мгновенно у Йосипа навернулись слезы,
- папа говорил: "Дети, мы люди бедные и повсюду, куда бы ни подались, чужие,
давайте же хотя бы жить в мире, иначе..."
Но торговцу не пришлось договорить, потому что гладильщик, который
плюхнулся на стул без спинки, где обыкновенно читал свои письма и тихонько
поскуливал, раскачиваясь из стороны в сторону, разревелся, а портной
задергал горлом с каким-то странным щелканьем и должен был отвернуться.
- Обещайте, - взмолился Маркус, - что не будете больше ссориться.
Йосип прорыдал, что обещает; Эмилио, со слезами на глазах, серьезно
кивнул головой.
Вот славно, вот это по-людски, возликовал торговец и, осенив их своим
благословением, пошел прочь, но не ступил еще за порог, как воздух позади