"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

заволокло их яростью.
Сутки спустя он их разгородил. Пришел плотник и поставил глухую
перегородку, разделив пополам рабочее пространство гладильщика и портного, и
между ними наконец-то воцарилась ошеломленная тишина. Больше того, они
хранили нерушимое молчание целую неделю. Маркус, будь у него побольше
силенок, наверное, подпрыгнул бы от радости и пустился в пляс. Он замечал,
конечно, что гладильщик время от времени отрывается от работы и озадаченно
подходит к новой двери взглянуть, по-прежнему ли на месте портной, и что
портной делает то же самое, - однако дальше этого не шло. Эмилио теперь уже
не шептался сам с собой, а Йосип Брузак не притрагивался к пиву, и когда
из-за океана прибывало выцветшее письмо, забирал его домой и читал возле
грязного окна своей темной каморки; по вечерам, хотя в комнате было
электричество, он любил читать при свече.
Однажды в понедельник он полез утром в ящик стола за своей чесночной
колбасой и обнаружил, что она небрежно сломана надвое. Зажав в руке
остроконечный ножик, он кинулся на портного, который как раз в этот миг,
из-за того, что кто-то раздавил его черную шляпу, налетал на него с
раскаленным утюгом. Он хватил им гладильщика по мясистой, как ляжка; руке, и
на ней, завоняв паленым, открылась багровая рана; в это время Йосип ударил
его в пах и с минуту не выдергивал ножик.
Вопя, причитая, прибежал хозяин и, невзирая на их увечья, велел им
убираться вон. Не успел он выйти, как они сошлись снова и вцепились друг
другу в глотку.
Маркус вбежал обратно, крича: "Нет, нет, не надо, не надо", потрясая
иссохшими руками, обмирая, теряя последние силы (от рева в ушах он слышал
только, как оглушительно тикают ходики), и сердце его, точно хрупкий кувшин,
опрокинулось с полки и кувырк по ступеням вниз - и разбилось, распалось на
черепки.
Хотя глаза старого еврея, когда он рухнул на пол, остекленели, его
убийцы явственно прочитали в них: Ну, что я вам говорил? Видите?


ГНЕВ ГОСПОДЕНЬ

Перевод М. Зинде

Синагогальный служка на пенсии Глассер, человек с небольшой бородой и
воспаленными глазами, жил с младшей дочерью на последнем этаже узкого
кирпичного дома у перекрестка Второй авеню и Шестой улицы. Он не любил
выходить из дома, не любил подниматься по лестнице и большую часть дня
проводил в квартире. Он чувствовал себя старым, усталым, все его раздражало.
Он понимал, что плохо распорядился жизнью, но какую именно сделал ошибку, не
знал. Дубовые двери старой синагоги по соседству были наглухо заколочены,
окна зашиты досками, а седобородый раввин, которого служка не выносил, уехал
жить к сыну в Детройт.
Пенсию Глассер получал по социальному страхованию, а дочь была
единственным ребенком от недавно умершей второй жены. Двадцатишестилетняя,
неспокойная, с большими грудями, девушка работала помощником счетовода на
фабрике линолеума и по телефону называла себя Люси. Она была от природы
некрасивой, одинокой, ее мучили разные мысли, а в юности одолевали