"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

шляпа принесет вам удачу.
В первый момент Рубин, казалось, силился сказать что-то необычайное, но
передумал и, пронзив Аркина пристальным взглядом, молча заспешил вниз по
лестнице. На том разговор и кончился; впрочем, искусствовед продолжал
радоваться удачно подмеченному сходству.
Аркин перешел в художественную школу семь лет назад с должности
помощника хранителя сент-луисского музея; Рубин, помнилось ему, в те времена
работал по дереву; теперь же он создавал скульптурные композиции из спаянных
между собой треугольных железок. А семь лет назад он обтесывал плавник -
траченные водой деревяшки, - сперва работал резаком, потом перешел на
небольшой, специально подточенный нож мясника, плавник в его руках обретал
удивительные, причудливые формы. Доктор Левис, директор художественной
школы, уговорил Рубина выставить свои скульптуры из плавника в галерее в
центре города. И в день открытия выставки Аркин, работавший тогда в школе
первый семестр, специально доехал на метро до центра. Автор - большой чудак,
рассуждал он, может, и его произведения столь же занятны? Рубин отказался от
вернисажа, и залы были почти пусты. Сам скульптор, точно боясь своих
вытесанных из дерева творений, прошел в запасник в дальнем конце галереи и
разглядывал там картины. Аркин не знал, надо ли ему здороваться с Рубином,
но все же нашел скульптора: тот сидел на упаковочном ящике и листал фолиант
с чужими офортами; Аркин молча закрыл дверь и удалялся. Со временем в прессе
появились два отзыва о выставке - один плохой, другой вполне
снисходительный, но скульптор, казалось, глубоко страдал оттого, что работы
его на всеобщем обозрении; с тех пор он не выставлялся. И в распродажах не
участвовал. Недавно Аркин заикнулся, что неплохо было бы показать публике
железные треугольники, но Рубин страшно разволновался и сказал: "Не
трудитесь, пустая затея".
На следующий день после разговора о белой шляпе она исчезла -
безвозвратно; какое-то время Рубин носил лишь шапку своих густых рыжеватых
волос. Спустя еще неделю или две Аркину почудилось, что скульптор его
избегает, и Аркин даже сам себе не поверил. Однако Рубин явно перестал
пользоваться ближней лестницей - справа от его кабинета, - он ходил теперь
на занятия по дальней лестнице; впрочем, его мастерская и в самом деле была
угловой в дальнем крыле здания. Так или иначе, он не проходил больше мимо
распахнутой в аркинский кабинет двери. Уверившись в этом окончательно, Аркин
стал тревожиться, а порой и злиться.
Я его что - оскорбил? - спрашивал себя Аркин. Если да, то чем,
позвольте узнать? Всего-то вспомнил шляпу с автопортрета Рембрандта -
похожа, мол, на его шапку. Разве это оскорбление?
Потом он подумал: оскорбить можно лишь умышленно. А я ему только добра
желаю. Но он такой робкий и, верно, застеснялся моих неумеренных восторгов
при студентах; тогда моей вины тут нет. А если не так, то не знаю, на что и
грешить, кроме рубинского норова. Но, может, ему нездоровилось или нашло
вдруг мишигас {сумасшествие (идиш).} - как бы мне невзначай человека не
обидеть, в наше время это легче легкого. Лучше уж я пережду.
Но недели превращались в месяцы, а Рубин по-прежнему сторонился
искусствоведа; они встречались только на факультетских собраниях, если Рубин
там появлялся; изредка Аркин видел его мельком на дальней, левой лестнице
или в кабинете секретаря факультета изящных искусств: Рубин изучал список
требований на принадлежности для лепки. Может, у него депрессия? Нет, что-то