"Лео Малле. Коррида на Елисейских Полях ("Нестор Бюрма") " - читать интересную книгу автора

казалась такой же молодой, какой я видел ее в "Раненом ангеле", - фильме,
который не молодил никого. Когда слово "КОНЕЦ" возникло на экране, публика,
стоя, устроила бурную и долгую овацию.
- Поехали, - сказал Марк Ковет.
Мы спешно покинули здание кинотеатра. Перед сеансом мне удалось
припарковать машину прямо у входа. Мы быстро уселись, и я рванул с места.
Жаркое лето продолжалось - ветер от быстрой езды трепал нам волосы, ничуть
не освежая. И тем не менее, ночь была прекрасна. Я думал о Денизе Фалез и о
тех штуках, которые вместо таланта поддерживали ее статус, пока, разумеется,
держались сами. И в то же время было приятно осознавать, что талант,
настоящий талант, восстанавливает свои права даже тогда, когда он долгое
время был в загоне...
- Стоп, - сказал Ковет, - приехали.
Вилла, возвышающаяся перед нами, была кокетливым строением в стиле
Ренессанса, отделенным от улицы небольшим садом. В одном окне на втором
этаже был виден свет.
- О'кей, - выдохнул журналист, - мы первые.
Он выпрыгнул из машины и повис на шнурке, приводящем в действие
колокольчик. Потом, когда до него дошло, что калитка полуоткрыта, он не стал
ждать ответа и бросился вперед по аллее, усыпанной гравием, со смелостью
парня, который считает, что ему все можно. Будучи противником любой потери
времени, он уже сжимал в руке блокнот и авторучку. Я следовал за ним, и,
когда мы поднялись на крыльцо, ни одна живая душа все еще не отреагировала
на звон колокольчика, возвещающий о нашем визите. Редактор "Крепюскюль"
нашел и вдавил со всей силой кнопку дверного звонка. Зазвонило где-то
далеко, очень далеко. И потом, когда мой приятель отпустил кнопку, - тишина.
Ничего, кроме тишины. Потом эта тишина была нарушена порывом ветра.
Недовольно зашелестели листья деревьев Парка Монсо. Ветер был теплым, жара
держалась, может быть, даже усилилась. Я вынул из кармана платок и вытер
лоб.
- Никого, - проворчал Марк Ковет. - Меня надули, подсунули неверную
информацию...
Я отступил назад, поднял голову и посмотрел на фасад.
Окно на втором этаже все еще было освещено.
- У нее есть прислуга? - спросил я.
- Ничего не знаю. Если и есть, то она не торопится.
- А она, случайно, не оглохла с возрастом?
- Ничего не знаю.
Он опять принялся давить на кнопку. Звонок мне показался другим, чем
был в первый раз, - жидким, неприятным, как бы ироничным.
- Вот те на! - воскликнул вдруг журналист.
Он машинально надавил на дверь, и она стала поворачиваться на своих
смазанных петлях.
- Раз уж мы дошли сюда, пошли дальше, - сказал я. Мы вошли в темную
прихожую.
- Мадемуазель Люси Понсо! - позвал Ковет. - Это пресса! "Ле
Крепюскюль". Триумф, мадемуазель... Настоящий триумф...
Слова потерялись в недоброжелательной тишине, в липких потемках.
- Надо посмотреть наверху, - сказал я. - Там, где горит свет.
Мы поднялись по лестнице. Луч света пробивался из щели под дверью. Эта