"Александр Малышкин. Падение Даира (Сб. "Поединок" 1982)" - читать интересную книгу автора

снега грудей, бриллианты, голые плечи, летящие в блаженную беспечность,
выдохи сигар, смех и говор беспечных. Пьянели залы, опеваемые смычками.
Был вечер у Доре, был час, когда - жить...
Рты, раскрываясь, давили горячим небом нежную сочащуюся плоть плодов;
распаленные рты втягивали тонкое, жгучее, на свету драгоценно мерцающее
вино; челюсти, сведенные судорогой похоти, всасывали, причмокивая,
податливое, жирное, пряное.
Смычки окутывали мир.
Вставали - откуда? - преисполненные спокойствия и обилия вечера,
любовь на закате, у тихого дома. Качались задумчиво головы опьяненных;
грустили ушедшие куда-то пустые глаза, смычки терзались в идиотическом
качании, мир исходил блаженной слюной. Шептали, безумея:
- Любимая, мы будем потом навсегда, навсегда... Будет ваш парк в
Таврии, пруды, солнце... Мы будем одни! Парк, звезды твоих глаз... Как
хочется забыть жизнь, моя!..
- А завтра?
И вдруг тревогой колыхнуло из недр, смычки кричали режуще и тоскливо:
дуновение катастрофы пронеслось через зальные, бездушно сияющие
пространства. И тучный, с выпяченной челюстью, задрожав, встал в ужасе
из-за дальнего столика, выкатывая мутнеющие глаза...
...А на много верст севернее - за дебрями ночи - из дебрей ночи
прибежали двое в английских шинелях с винтовками и, показывая
окоченевшими, дрожащими пальцами назад, крикнули заглушенно: "Там...
идут... колоннами... наступление..." Зазвонили тревожно телефоны из
блиндажных кают в штаб командующего, ночью проскакали фельдъегеря в
деревни - будить резервы; зевы тяжелых орудий, вращаясь, настороженно
зияли в мрак: три дивизии красных густыми лавами ползли на террасу. Из
штаба командующего, поднятого на ноги в полночь, звонили: немедленно
открыть ураганный огонь по наступающим, взорвать фугасы во рвах. И в ночь
из-за террасы ринули ураганное: пели все сотни пулеметов, винтовки; и еще
громче стучали зубы в смертельной лихорадке. Прожекторы огненными
щупальцами вонзились в высь - и вот опустились, легли в землю, в страшное,
в оскалы ползущих... но не было ничего, пустые кусты трепыхались в
ноябрьском ветре, мглой синела безлюдная ночь, огненный ураган безумел и
вихрился в пустых полях.
- Ложная тревога! - кричали бледные в телефон - в штаб командующего;
и те двое, прибежавшие из ночи, тут же легли у каюты начальника дивизии,
пристреленные из нагана в затылок.
А из стен, с высот, нависло, росло... и вдруг, под рукой надменного
метрдотеля погасли огни, где-то визгнул гонг; подтолкнутый ужасом, тучный
рванулся, прижимая вилку к груди, коротенькими безумными шажками добежал
до прохода и упал, хрипя. Взвыл гонг, погасли залы, эстрада вспыхнула
малиновым неземным сиянием сквозь вязь волшебных растений - и знаменитая
баядера выплыла из сказок, из томных лун, заломив голые руки в алом...
Бесшумные лакеи бежали к лежавшему, бережно и почтительно будили за плечо,
но поздно: на губах трупа густела и склеивалась кровь.
И когда в темноте - в пьяное, и жадное, и тоскливое дыхание притянули
девушку, она сказала изнеможенными и влажными глазами: да, можно все.
Глыбы черных этажей, пылающие изнутри. Каменные аллеи улиц, пустые,
чуткие после полуночи.