"Александр Малышкин. Падение Даира (Сб. "Поединок" 1982)" - читать интересную книгу автора

Остановиться у фонаря, глядеть в тихое насильственное сияние его в
безглубом. Не кажется ли, что делается потайное, страшное за зловещей
безмолвью? И им в этот час, и им, несущимся на бесшумных крыльях авто,
сжимала сердце тревога, плывущая с пиров.
Раскрывались зеркальные зевы гостиниц, распахивались портьеры комнат,
принять тех, кто возвращался спать, усталый, со ртом, раскрытым от
наслаждений. И тени бесшумных любовников скользили в зеркальные двери:
цилиндры, ярь губ, заглушенный стук палаша, черный шелк Коломбины,
опущенный на бровь. И в кабинетах - в полузакрытых, упоенных глазах, в
объятиях последней ночи - были закаты гаснущих уходящих веков...
А на площади, оцепленной гигантским канделябром голубых фонарей, - и
где еще скрещивались фонари кварталов, где звонко и безлюдно процокали
последние рысаки, летя в кварталы, - безглубая тишина поднялась в высь, в
мировое пространство. Никла вселенская ночь. В мутной обреченности
площадей, на фонарях висели трое, с покорными понурыми головами, глядя
себе в грудь черными впадинами глазниц...
К зеркальным дверям поднесли рысаки. Двое поднимались в
темно-красные, отуманенные мерцанием слабых светов бесконечные ковры. За
портьерой, полной мрака и невнятного благоухания чужих, любивших и
ушедших, повторялось вдруг: площадь, опрокинутая в безглубое, трое висящих
и где-то в черных пропастях та полночь, жуткая ужасом и позором... Девушка
прижала ладони к бьющимся вискам; вдруг в близящиеся к ней с мукой и
обожанием глаза тихо засмеялась, слабея...
И шла или стояла ночь. В сказках щемящим разгулом выл бубен баядеры.
Или звенели неисходным пространства гаснущего рая, в зеленоватом тумане
заката, последнего на земле...


...Пели гудки в тусклом брезжущем окне. Рождался день; он был, может
быть, в навсегда. Распахнули окно - в зелень высот, в холодное играние
рассвета. Пели гудки; по асфальтам - из переулков, из кварталов, из трущоб
шли, тихо перекликаясь, безликие, утренние; шли в гудки.
В непогасших лампах комнаты тени вчерашнего, непроснувшегося, жили
еще. В постели клубочком спала подруга, и был округл в усталой синеве
драгоценный очерк ресниц, ушедших в себя.
В жесткой ясности восхода свет. Утренние шли в сумерках асфальтов, за
ними четкость будней, жизнь. Кто-то, бережно целуя руку спящей, глядел,
тускнея, в окно; день оттуда восходил, как смерть.


V

На побережье готовились к смотру красных войск.
С севера пришли армейские и дивизионные автомобили со штабами. С
курганов открывался плац, в песках под полуобгорелой ржавой крепостью,
оставшейся от древних степных царств; там знамена и серые квадраты
батальонов зыблились под ветром, как поле; от опушки изб кольцом теснился
глазеющий народ. Был день перед боем, день, нахмуренный в безвестье...
На плаху среди поля вбежал без шапки косматый, чернобородый,
яростный. Шинель, сбитая ветром, сползла с плеч. Волосатые голые руки