"Александр Малышкин. Падение Даира (Сб. "Поединок" 1982)" - читать интересную книгу автора

сектор белых, окровавленный и разбитый, сползался за вторую колючую сеть и
пешие настигали его железом, сбыченными лбами, глыбами танков - он
рванулся с правого, растекаясь в просторы тучами конных фаланг. Это с
убийственным вращением лезвий, с тусклым холодом глаз - в бреши живых,
теплых, раздавливаемых тел мчались те, которые уже были убиты.
Была мгновенно прорвана тонкая завеса пеших против правого сектора.
Конные растекались уже сзади - во взбесившиеся обозы, в марширующие
резервы, в лавы опрокинутых, зажимающих головы руками. Корпус обходил
фланг армии. И еще дальше - заходя правым плечом, корпус выходил в тыл
армии. Над армией был занесен отчаянный удар.
На дорогах, в тылу наступающей армии нависло тревожное. В долах
метались спины масс, крики и гиканье плыли из-за холмов. У хутора, где
стоял штаб, рвались с привязи фельдъегерские лошади, вставали на дыбы,
били копытами по лакированным крыльям автомобилей. Командарм вышел и
глядел в степи: там творилась смута.
Корпус выходил в тыл армии, загоняя ее в мешок между дефиле и
заливом. Впереди корпуса офицерский эскадрон лихих, беспечных, смеясь,
мчался в смерть. Жадно раздувались ноздри - и в близкой гибели, и в
вечере, и в зверином шатании масс была острая жизнь, было пьяное, жгуче
одуряющее вино. Им, за которыми твердели века владычества, верилось в
гениальность маневра, в легкость победы над диким, орущим и мечущимся
безголовьем.
Командарм был спокоен, может быть потому, что знал закон масс. От
командарма скакали фельдъегеря к коннопартизанским дивизиям с приказанием
немедленно выступать на поддержку частям. Но не успели доскакать: дивизии
уже шли сами, дивизии, мокрые от усталости и воды, проволочившие свои
телеги и пулеметы через море, - шли прорвать дорогу в кочевья, где молоко,
мясо и мед. И еще - они хотели пить.
Черной пилой колеблясь в горизонтах - от залива до залива, тяжко
неслась лава коней, бурок, телег, прядающих грив - в вечереющее. Это шел
конец. Против прорыва, зияющего между заливом и скопищами армии,
развертывались гигантским полукругом телеги, подставляя себя под бешеное
паденье мчащихся фаланг.
На левый сектор только еще дошла тревога из тылов. Пешие не знали,
куда идти; глыбастые громады, огрызаясь пулеметами, отползали назад, их
били в упор подкатившиеся почти вплотную орудия. В водовороте стоял
Микешин, большой, с кроваво-красными обмотками на упорно расставленных
ногах, кричал в лезущее:
- Юзеф, Юзеф, где же ты? Давай друг за дружку держатца! Уходют,
слышь, Юзеф!..
Из-за второй линии озверелые лезли догонять отходящих, били гулы,
выпыхивали молнии из стальных зевов, расстреливавших почти в упор, на
картечь... Во вселенском бреду, на земле, под ботами тысяч, лежал Юзеф -
боком, поджавшись, земляной и убаюканный... или не он, может быть, а еще
сотни других. Над ними кричал Микешин, охрипнув, разевая в гуле будто
безмолвный рот:
- Братишка, аль же в тебя попало, а? Дружок! Слышь, Юзеф! Эх, друг-то
ведь какой бы-ыл...
И обернувшись к озерам, махал винтовкой:
- Жлобы!.. Вы!.. Напоследок и его, а-а-а!..