"Александр Малышкин. Падение Даира (Сб. "Поединок" 1982)" - читать интересную книгу автора

В это утро выряжен был Петухов в новый френч и галифе, нарочно без
шинели - на зависть тагинским девкам, и ехал с фасоном, держа локти на
отлет. Конные оглядели его озорными смеющимися глазами и фыркнули.
- Вот фронтовик, а!..
Черноусый в бурке подскакал, танцуя на коне, по-кошачьи изловчился и
переел лошадей нагайкой.
- Га!..
Лошади встали на дыбы, упали и понесли. И сзади тотчас же загикало,
засвистало, рушилось и понеслось стеной. Вот-вот налетит, затопчет,
развеет в пыль. В глазах помутилось. "Несут, ей-богу несут", - подумал
Петухов, закрыл глаза, сжал зубы и вдруг - не то от злобы, не то от шалой
радости - встал и надвернул еще раз арапником по обеим лошадям...
- Держись! - завопил он в улюлюканье и свист. - Разнесу! Расшибу,
рябая бандура!..
Так и унесло всех в степь.


Пели рожки над чадными становьями пеших. В морозных улицах, грудясь у
котлов, наедались на дорогу; котлы и рты дышали паром; костры стлали мглу
в поля. А небо под тучами гасло, день стал дикий, бездонный,
незаконченный; тело отяжелело от сытости, а еще надо было ломить и ломить
в ветреные версты, в серую бескрайнюю безвестень. Где еще они, ярь-пески,
туманны горы?
Микешин от скуки покусал сала, потом подошел к впалоглазому в кепи,
лежавшему у завалины с книжкой, и сказал тоскливо:
- Юзеф, што ты все к земле да к земле прилаживаешься? Вечор тоже
лежал... Тянет тебя, што ли? Нехороший это знак, кабы не убили.
Юзеф слабо улыбнулся из-под полузакрытых век.
- А что же, у меня никого нема. Ни таты, ни мамы. За бедних умереть
хорошо, бо я сам быв бедний.
За околицей налегло сзади ветром, забираясь под шарф и под дырявый
пиджак. Микешин глядел на шагающего рядом Юзефа: и о чем он думает,
опустив в землю чудные свои глаза? И дума эта вилась будто по миру кругом
в незаконченном дне, в бездонных насупленных полях - о чем?.. В дали, в
горизонты падали столбы, ползли обозы, серая зернь батальонов, орудия. По
дорогам, по балкам, по косогорам тьмы тем шли, шли, шли...
И еще севернее - на сотню верст, - где в поля, истоптанные и
сожженные войной, железными колеями обрывалась Россия - ветер стлал серой
поземкой по межам, по перелескам, по льдам рек, голым еще и серым - где в
степных мутях свистками и гудками жила узловая станция - кишел народ,
мятый, сонный, немытый, валялся на полях и на асфальте; на путях стояли
эшелоны, грузные от серого кишащего живья, и платформы с орудиями,
кухнями, фуражом, понтонами - шли тылы и резервы N-й армии на юг, к
террасе.
И еще с севера, скрипя и лязгая, шли загруженные эшелоны,
перекошенные от тяжести, вдавливающие рельсы в грунт, с галдежом,
скандалами, песнями. С вагонов кричало написанное мелом: даешь Даир!
Эшелоны шли с севера, из России, из городов: в городах были голод и стужа,
топили заборами, лабазы с былым обилием стояли наглухо забитые, стекла
выбиты и запаутинены, базары пусты и безлюдны. Но в голодных и холодных