"Александр Малышкин. Падение Даира (Сб. "Поединок" 1982)" - читать интересную книгу автора

городах все-таки било ключом, кипело, живело и вот изрыгало на юг
громадные эшелоны - за хлебом, за теплом, за будущим. С севера великим
походом шли города на юг; телами пробить гранитную скалу, за которой
страна Даир.
Из грязных теплушек валил дым: топили по-черному, разжигая костры на
кирпичах, прямо на полу, и, когда холодно, ложась животом на угли. Но чем
южнее, тем неузнаваемей и чудеснее становилось все для северных - обилием
былого, уже затерянного в снах; а на узловой станции, преддверии юга,
продавали давно невиданное - белый хлеб, сало, колбасу. Распоясанные,
засиженные копотью, сбегав куда-то, возвращались и, задыхаясь, кричали в
вагоны своим: "Братва, айда, здесь вольная торговля, ий-богу!" - "А де ж
базар?" - "А там за водокачкой..." За водокачкой стояли телеги с мясом и
тушами, бабы с горшками и тарелками, в которых было теплое - жирный борщ с
мясом, стояли с салом, коржами, молоком, буханками пшеничного... И из
эшелонов бежали туда косяками с бельем, с барахлом, навив его на руку для
показа; и тут же сбывали за водокачкой и проедали, садясь на корточки и
хлебая теплый борщ, таща в вагоны сало, мясо, буханки. В вагонах уборных
не полагалось, и, расслабленные, распертые от обильной пищи, лезли тут же
под тормоза и в канавы.
Поезда шли только на юг, на север не давали паровозов силой. Едущие
на север жили на станции неделями, обносились, проелись, обовшивели,
очумели от долгого лежанья по перронам и полям, но надежды уехать все-таки
не было. Напрасно представитель Военных сообщений, черненький, ретивый, в
пенсне и кожаном, бегал по станции, звонил в телефон, висел над аппаратами
в телеграфной, писал, высунув язык от гонки: на узловой пробка, на узловой
катастрофическое положение и саботаж, самовольная прицепка паровозов,
угрозы оружием - "прошу виновных привлечь к суду Ревтрибунала,
единственная мера - расстрел"... напрасно с пеной на губах кричал
озлобленной, понурой и голодной толпе, ловившей его на перронах, что
первый же паровоз, тот, который подчинивается сейчас в депо, пойдет на
север, - все шло своим чередом, как хотелось молоту множеств, падающему в
неукоснительном и чудовищном ударе на юг. И на паровозе, предназначенном
на север и чистящемся в депо, кричало уже на чугунной груди мелом: даешь
Даир! - у депо дежурили суровые и грубые с винтовками наперевес: ждали. И
на перронах ждали, глядя в провалы путей жадными, впалыми и полубезумными
глазами - видели только муть, тоску, безнадежье...
А в отяжелевших от сытости эшелонах ухало и топало. Из дверей черный
ядовитый дым полз на пути, в дыму кричали:
- Ох-ох-ох! Безгубный шинель загнал! Полпуда сала, три четверти
самогону! Гуля-ам!
Чумазый плясал над дымным костром распоясанный, с расстегнутым
воротом гимнастерки. В теплушке словно медведями ходило.
- Крой, Безгубный! Ах, ярь-пески, туманны горы! Зажаривай! Не бойсь,
там те и без шинели жарко будет!..
- На теплы дачи едем!..
Из депо выкатывался паровоз, тяжко пыхтя; машинист, перегнувшись над
сходней, курил и хмуро ждал. Платформу запрудили едущие на север с
мешками, с узлами, зверели, толкались кулаками и плечами, пробираясь к
путям, чтобы не опоздать и не умереть. Ждавшие с винтовками вывели паровоз
на круг, схватились за рычаги и повернули чугунную грудь к югу. Начальник