"M.K.Мамардашвили, А.М.Пятигорский "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке"" - читать интересную книгу автора

же, как понимание Вселенной, непонимание такого рода является
некоммуницируемой сущностью. Показателем присутствия реакции на текст этой
книги будет как раз вот такое непонимание, личное и уникальное, не
сводимое ни к какому "чужому" непониманию. "Обмен мнениями" поэтому будет
выглядеть скорее следующим образом: "Ну, а что ты не понял? Я - то-то,
то-то и то-то". Некоторые может быть добавят: "Это я еще сформулировать
могу, но есть и такое, что знаю, что не понимаю, а сформулировать не могу".
Как такое возможно? В чем дело?
В языке? - который, все так прямо и скажут, жуток: эпистемологические
архаизмы, синтаксические динозавры, свалка грамматик - мечта позднего
Витгенштейна - стилистически и структурно напоминает базар в
средневосточном городе на перехлесте торговых путей ("из варяг в греки",
из бенгальцев в кельты). Жанр определить нельзя, потому что тон текста
меняется в зависимости от изменения тональности мышления, которое может
быть аналитическим, артистическим, риторическим, детективным,
спекулятивным, медитативным и которое, в свою очередь, следует смене
регистра в проработке темы.
Одна и та же вещь может звучать и проблемно и очевидно - смотря по
тому, каким образом, скажем, аналитически или детективно она задана. Но я
бы сказала, что язык - это вторичное, семиотическое проявление проблем,
обсуждаемых в книге. И они не исчезают, хотя и приручаются немного,
становятся не такими "дикими", если попытаться перевести книгу на
иностранный язык.
Но и не в проблемах дело тоже. Проблемы как таковые, какими бы наглыми
они ни были, это не тайны, это реальности разума, а не откровения. Для них
хватает дискурсивного языка. Хотя если быть сверхточными в
формулировках и рассуждениях - каковыми являются авторы этой книги, - то
образуются места, которые не укладываются в структуру проблемы.
Аналогичное явление известно композиторам, пишущим музыку для органа,
хорошо темперированные клавиры, когда слишком последовательное
воспроизведение гармонии вдруг приводит в определенных местах к
дисгармонии, к якобы дисгармонии. "Волчьи ямы" (так называется это явление
в музыке) подстерегают читателя этой книги очень часто, куда рушится разом
и вся достигнутая ясность и рациональность сознания читателя. Но в общем и
целом книга написана на языке проблем.
Тогда может быть книга обязана своей принципиальной непонимаемостью
авторам, опыт мышления которых уникален и существует в единственном
(точнее двойственном) числе?
Или дело в самой философии, которая, как всем известно, падка на
неразрешимые проблемы?
Гадать можно сколько угодно, все будет одинаково так и не так. Мне же
кажется, что и язык, и проблемы, и мышление авторов (в каком-то аспекте,
разумеется), и философия сама - все, что якобы способствует образованию
свойства этой книги быть непонятной, все это различные профили чего-то
более фундаментального. И это более фундаментальное есть в данном случае
САМ ТЕКСТ. То, что книга это не текст и язык это не текст, я полагаю,
читатель понимает. Текст - это не лингвистическая, не семантическая и даже
не культурная единица, то есть не просто и не только лингвистическая,
семантическая и культурная единица, но по преимуществу некоторая
различенность и упорядоченность, произведенные сознанием, некоторая