"Анатолий Манаков. Блуд на Руси ("Сыскное агентство 'БУР'") " - читать интересную книгу автора

безбрачная жизнь признавалась самою церковью выше брачной и семейной.
[...] Высокий подвиг страдания за правду, за ближних обратился в
подвиг страдания ради самого страдания. Средство стало целью. Борьба с
дьяволом в образе зла и растления человеческого общества заменялась борьбою
с призраками, тревожившими расстроенные нервы истязавшего себя пустынника.
Безбрачие, - некогда предлагаемое апостолом как состояние более удобное, и
то временно для некоторых, ему подобных, в тяжелую эпоху гонений, -
возведено было само по себе в доблесть и тем унижен был семейный союз. То,
что могло быть уделом только очень немногих, одаренных способностью
"вместить", становясь если не обязательною, то все-таки высшею
добродетелью, достойною стремления, превращалось в чудовищное насилование
природы. Наконец, уважение к слезам, скорби, болезни, нищете, вообще к
несчастью, завещанное Учителем в видах облегчения от горести, для счастия
человеческого, превращалось в умышленное искание слез, скорби, болезни,
нищеты. Таким образом, логически выходила бесцельность дел любви Христовой;
если страдание являлось само по себе целью, то незачем было стремиться к
уменьшению его на земле; напротив, нужно, казалось, заботиться, чтоб люди
страдали: к этому приводила односторонность, вытекавшая из господства
монашеского направления в христианстве. Так как идеал христианской доблести
поставлен был вне гражданского общества и под условием насилования
человеческой природы, то он не мог достигаться не только всеми, но и
большею частью тех, которые исключительно ему отдавались. Последствием
стремления к такому идеалу являлось именно то, что более всего было
противно духу Христова учения: лицемерство, самообольщение, ханжество и
отупение.
За исключением немногих личностей, которым дано было свыше достигать
высшего монашеского идеала, за исключением бедняков, слабых духом и телом,
неспособных к труду в обществе, - монастыри наполнялись людьми,
возмечтавшими о себе то, чего в них не было, жалкими самоистязаниями,
воображавшими, что Богу угодно насилие данной Богом же духовной и телесной
природы человека, а более всего эгоистами, тунеядцами и лицемерами,
надевавшими на себя личину святости. За пределами же монастырей весь мир
пребывал в грубейшей чувственности и в темнейшем невежестве, продолжали в
нем господствовать и развиваться пороки, совершались насилия и злодеяния,
лилась реками кровь человеческая, люди терзали друг друга. А благочестивое
чувство утешало себя тем, что так неизбежно должно быть на свете по воле
Божией, и искало примирения с совестью и божеством в соблюдении кое-каких
видимых приемов, приближающих жизнь к монашескому идеалу, поставленному вне
мира и гражданского общества.
Николай Костомаров (1817-1885) -
историк, этнограф, писатель.
Показание № 10
Между завоеваниями Византии, за границами её государственного
владычества, особенно было богато последствиями духовное покорение
величайшего восточно-славянского народа, именно русского. Здесь
обнаружилось всего яснее какое-то внутреннее сродство между византийской
сущностью и славянским духом - сродство достаточно сильное, чтобы притянуть
последнего к первой даже там, где Византия не могла пользоваться всеми теми
средствами, которые в других случаях употребляла для покорения
славянства... Конечно, и здесь обращение народа и введение византийской