"О.Мандельштам. Путешествие в Армению" - читать интересную книгу автора

И я начинал понимать, что такое обязательность цвета - азарт голубых и
оранжевых маек - и что цвет не что иное, как чувство старта, окрашенное
дистанцией и заключенное в объем.
Время в музее обращалось согласно песочным часам. Набегал кирпичный
отсевочек, опорожнялась рюмочка, а там из верхнего шкапчика в нижнюю
скляницу та же струйка золотого самума.
Здравствуй, Сезанн! Славный дедушка! Великий труженик. Лучший желудь
французских лесов.
Его живопись заверена у деревенского нотариуса на дубовом столе. Она
незыблема, как завещание, сделанное в здравом уме и твердой памяти.
Но меня-то пленил натюрморт старика. Срезанные, должно быть, утром розы,
плотные и укатанные, особенно молодые чайные. Ни дать ни взять - катышки
желтоватого сливочного мороженого.
Зато я невзлюбил Матисса, художника богачей. Красная краска его холстов
шипит содой. Ему незнакома радость наливающихся плодов. Его могущественная
кисть не исцеляет зрения, но бычью силу ему придает, так что глаз
наливается кровью.
Уж эти мне ковровые шахматы и одалиски!
Шахские прихоти парижского мэтра!

Дешевые овощные краски Ван-Гога куплены по несчастному случаю за двадцать
су.
Ван-Гог харкает кровью, как самоубийца из меблированных комнат. Доски пола
в ночном кафе наклонены и струятся как желоб в электрическом бешенстве. И
узкое корыто биллиарда напоминает колоду гроба.
Я никогда не видел такого лающего колорита.
А его огородные кондукторские пейзажи! С них только что смахнули мокрой
тряпкой сажу пригородных поездов.
Его холсты, на которых размазана яичница катастрофы, наглядны, как
зрительные пособия - карты из школы Берлица.

Посетители передвигаются мелкими церковными шажками.
Каждая комната имеет свой климат. В комнате Клода Монэ воздух речной.
Глядя на воду Ренуара, чувствуешь волдыри на ладони, как бы натертые
греблей.
Синьяк придумал кукурузное солнце.
Объяснительница картин ведет за собой культурников. Посмотришь - и
скажешь: магнит притягивает утку.
Озенфан сработал нечто удивительное - красным мелом и грифельными белками
на черном аспидном фоне,- модулируя формы стеклянного дутья и хрупкой
лабораторной посуды.
А еще вам кланяется синий еврей Пикассо и серо-малиновые бульвары
Писсарро, текущие как колеса огромной лотереи, с коробочками кэбов,
вскинувших удочки бичей, и лоскутьями разбрызганного мозга на киосках и
каштанах.
Но не довольно ли?
В дверях уже скучает обобщение.

Для всех выздоравливающих от безвредной чумы наивного реализма я
посоветовал бы такой способ смотреть картины.