"Надежда Мандельштам. Воспоминания." - читать интересную книгу автора

"Воспоминаний" Н. Я. и все "новое о Мандельштаме" других авторов. И
возмущался культом личности Осипа Мандельштама, обвинял его в недостойном
поведении на следствии (словно это было следствие, а не надругательство),
а также требовал равного уважения ко всем, упомянутым в книге Н. Я.
Высокий и крепкий, с лицом ныряльщика (несколько стертым от этого
занятия), он светился от счастливого чувства непричастности к нашим
грязным делам.
Он не был ни сталинистом, ни националистом. И я не сразу понял, чего
же ему надо.
В конце концов все мы, живущие на этой земле, повара. Все делаем
(если делаем что-то) пищу. Одни - для души, другие - для всего остального.
Мандельштам делал честную пищу - на редкость! - и потому необходимую, хотя
не всякому по вкусу. А кто-то - суррогат. А кто-то - ядовитую и опасную. И
что тут темнить, когда яснее не бывает:
один кормит,
другой как бы кормит,
а третий травит.
И какая может быть "уравниловка" (равное уважение) между теми, кто
роет колодцы, и теми, кто отравляет колодцы?!
Не может быть, если не темнить.
А потому надо темнить. Не нам, но времени, которое не хочет умирать.
Времени, перепутавшему себя с вечностью, - и в этом его главное
заблуждение. Оно изыщет себе адептов из "чистых" вроде моего гостя. Оно
согласно жертвовать Ставским и Воронским (кто их там помнит!). Но еще не
отдает Маршака. Хотя и говорит уже о нем - "с одной стороны и с другой
стороны". И не рухнет, когда окажется, что "другой стороны" нет, -
повиснет на Алексее Толстом.
Время хочет отползать, и оно будет отползать. И уже ясно: ругаться
придется долго.
За окном ветер - он треплет флаг. Но флага нет. А внизу глубоко
деревья: я на одиннадцатом этаже. Значит, он треплет воздух - его тонкую,
прозрачную ткань.
Я себя еще не посадил за Мандельштама. Как за Пушкина. Чтобы жить им
год, два и три. И больше никем. И потому не вижу его, но, как этот ветер
за окном, слышу - трепет тонкого и прозрачного.
А Н. Я. вижу и слышу - не книги ее, но ее, потому что книги - это то,
что потом от нее осталось. А сейчас - вместо нее. А было все, что в книгах
- и много больше! - до книг и абсолютное слышание стиха, и чувство того,
что держится-в искусстве и жизни - или не держится, и четкая концепция
нашей эпохи, и ее горестные реалии, и сто других вопросов на каждый день и
среди них всегда главный: что такое интеллигент?
Конец 60-х Позвонил Солженицын (на Лаврушинский):
- У меня есть полчаса и два вопроса.
"А на третий вопрос я ему не ответила: истекло время", - шутит Н. Я.
И я не знаю, можно ли увидеть и услышать ее - жесткую и добрую,
серьезную и озорную - без нее, только из ее книг. У меня нет и не будет
такого опыта. Юрий Николаевич Давыдов (я ему верю) сказал вчера: можно.
Впрочем, иначе теперь и нельзя. 29 декабря 1980 года Н. Я. умерла.
- Надечка умерла, - позвонила, кажется, Наталья Ивановна. Потом -
короткие гудки. Я их услышал не сразу. Потом: