"Надежда Мандельштам. Воспоминания." - читать интересную книгу автора

Андреевне... Бродский устремился за ним, а мы-то надеялись, что, оставшись
без хозяина, он увянет и уйдет. Вскоре О. М. вернулся с добычей - одно
яйцо, но от Бродского не избавился. Снова засев в кресло, Бродский
продолжал перечислять любимые стихи своих любимых поэтов - Случевского и
Полонского, а знал он поэзию и нашу, и французскую до последней ниточки.
Так он сидел, цитировал и вспоминал, а мы поняли причину этой назойливости
лишь после полуночи.
Приезжая, Анна Андреевна останавливалась у нас в маленькой кухоньке -
газа еще не провели, и я готовила нечто вроде обеда в коридоре на
керосинке, а бездействующая газовая плита из уважения к гостье покрывалась
клеенкой и маскировалась под стол. Кухню прозвали капищем. "Что вы
валяетесь, как идолище, в своем капище? - спросил раз Нарбут, заглянув на
кухню к Анне Андреевне. - Пошли бы лучше на какое-нибудь заседание
посидели... " Так кухня стала капищем, и мы сидели там вдвоем, предоставив
О. М. на растерзание стихолюбивому Бродскому, когда внезапно около часа
ночи раздался отчетливый, невыносимо выразительный стук. "Это за Осей", -
сказала я и пошла открывать.
За дверью стояли мужчины - мне показалось, что их много, - все в
штатских пальто. На какую-то ничтожную долю секунды вспыхнула надежда, что
это еще не то: глаз не заметил форменной одежды, скрытой под коверкотовыми
пальто. В сущности, эти коверкотовые пальто тоже служили формой, только
маскировочной, как некогда гороховые, но я этого еще не знала.
Надежда тотчас рассеялась, как только незваные гости переступили
порог.
Я по привычке ждала "Здравствуйте!", или "Это квартира
Мандельштама?", или "Дома?", или, наконец, "Примите телеграмму"... Ведь
посетитель обычно переговаривается через порог с тем, кто открыл дверь, и
ждет, чтобы открывший посторонился и пропустил его в дом. Но ночные
посетители нашей эпохи не придерживались этого
церемониала, как, вероятно, любые агенты тайной полиции во всем мире и во
все времена. Не спросив ни о чем, ничего не дожидаясь, не задержавшись на
пороге ни единого мига, они с неслыханной ловкостью и быстротой проникли,
отстранив, но не толкнув меня, в переднюю, и квартира сразу наполнилась
людьми. Уже проверяли документы и привычным, точным и хорошо разработанным
движением гладили нас по бедрам, прощупывая карманы, чтобы проверить, не
припрятано ли оружие.
Из большой комнаты вышел О. М. "Вы за мной?" - спросил он. Невысокий
агент, почти улыбнувшись, посмотрел на него: "Ваши документы". О. М. вынул
из кармана паспорт.
Проверив, чекист предъявил ему ордер. О. М. прочел и кивнул.
На их языке это называлось "ночная операция". Как я потом узнала, все
они твердо верили, что в любую ночь и в любом из наших домов они могут
встретиться с сопротивлением. В их среде для поддержания духа
муссировались романтические легенды о ночных опасностях. Я сама слышала
рассказ о том, как Бабель, отстреливаясь, опасно ранил одного из "наших",
как выразилась повествовательница, дочь крупного чекиста, выдвинувшегося в
37 году. Для нее эти легенды были связаны с беспокойством за ушедшего на
"ночную работу" отца, добряка и баловника, который так любил детей и
животных, что дома всегда держал на коленях кошку, а дочурку учил никогда
не признаваться в своей вине и на все упрямо отвечать "нет". Этот уютный