"Надежда Мандельштам. Воспоминания." - читать интересную книгу автора

представляли. Есть широкая тенденция сделать из Горького мученика
сталинского режима, борца за свободомыслие и за интеллигенцию. Судить не
берусь и верю, что у Горького были крупные разногласия с хозяином и что он
был здорово зажат. Но из этого никак не следует, чтобы Горький отказался
поддержать Толстого против писателя типа О. М., глубоко ему враждебного и
чуждого.
Чтобы узнать отношение Горького к свободной мысли, достаточно
прочесть его статьи, выступления и книги.
Так или иначе, мы возлагали все надежды на то, что арест вызван
местью за пощечину "русскому писателю" Алексею Толстому. Как бы ни
оформлять такое дело, оно грозило только высылкой, а этого мы не боялись.
Высылки и ссылки стали у нас бытовым явлением. В годы передышки, когда
террор не бушевал, весной - обычно в мае - и осенью происходили довольно
широкие аресты, преимущественно среди интеллигенции. Они отвлекали
внимание от очередных хозяйственных неудач. Бесследных исчезновений в ту
пору еще почти не бывало: люди из ссылки писали; отбыв свой срок, они
возвращались и снова уезжали. Андрей Белый, с которым мы встретились в
Коктебеле летом 33 года, говорил, что не успевает посылать телеграммы и
писать письма своим друзьям-"возвращенцам". Очевидно, в 27 или в 29 году
метла прошлась по теософическим кругам и дала массовое возвращение в
33-м... А к нам весной до ареста О. М. вернулся Пяст... "Возвращенцы"
после трех или пяти лет отсутствия селились в маленьких городках
стоверстной зоны. Раз все "уезжают", чем же мы лучше? Незадолго до ареста,
услыхав, что О. М. ведет вольные разговоры с какими-то посторонними
людьми, я напомнила: "Май на носу - ты бы поосторожнее!" О. М. отмахнулся:
"Чего там? Ну, вышлют... Пусть другие боятся, а нам-то что!.. " И мы
действительно почему-то не боялись высылки.
Другое дело, если б обнаружились стихи про Сталина. Вот о чем думал
О. М., когда, уходя, поцеловал на прощание Анну Андреевну. Никто не
сомневался, что за эти стихи он поплатится жизнью. Именно поэтому мы так
внимательно следили за чекистами, стараясь понять, чего они ищут. "Волчий"
же цикл особых бед не сулил - в крайнем случае лагерь...
Как будут квалифицировать все эти потенциальные обвинения? Не все ли
равно! Смешно подходить к нашей эпохе с точки зрения римского права,
наполеоновского кодекса и тому подобных установлений правовой мысли.
Карающие органы действовали точно, осмотрительно и уверенно. У них было
много целей - искоренение свидетелей, способных что-то запомнить,
установление единомыслия, подготовка прихода тысячелетнего царства и
прочее, и прочее... Людей снимали пластами по категориям (возраст тоже
принимался во внимание): церковники, мистики, ученые-идеалисты, остроумцы,
ослушники, мыслители, болтуны, молчальники, спорщики, люди, обладавшие
правовыми, государственными или экономическими идеями, да еще инженеры,
техники и агрономы,
потому что появилось понятие "вредитель", которым объяснялись все неудачи
и просчеты. "Не носите эту шляпу, - говорил О. М. Борису Кузину, - нельзя
выделяться - это плохо кончится". И это действительно плохо кончилось. Но,
к счастью, отношение к шляпам переменилось, когда решили, что советские
ученые должны одеваться еще лучше западных пижонов, и Борис Сергеевич,
отсидев свой срок, получил вполне приличный научный пост. Шляпа - шутка, а
голова под шляпой действительно предопределяла судьбу.