"Надежда Мандельштам. Воспоминания." - читать интересную книгу автора

назвать и другим словом, если взять в расчет, что вся почта Н. Я.
перлюстрировалась. Но автор был озабочен не этим. Он "отмывал" наше
великое культурное прошлое (от Самуила Маршака до Мариэтты Шагинян),
выводил Н. Я. на чистую воду и закончил гневным финалом из пьесы Шварца:
"Тень, знай свое место!"
Я не хочу его называть: он, как говорила Н. Я., "был не из худших".
Не буду называть и других обиженных. Их не так мало, и они сами -
наперебой! - называют себя. К тому же, они были добрыми знакомыми Н. Я. (и
моими), а некоторые - друзьями. И мне неприятно углублять и усугублять
предпринятый ими раскол.
Да и беда у них общая с тысячами тысяч так называемых "безгрешных":
они не хотят виниться, они хотят обвинять...
"Все мы..." - как сказала Н. Я., виновны в переоценке ценностей и
капитуляции перед варварской идеологией 20-30-х годов.
Все мы виновны в капитуляциях и откатах 60-70-х годов. И тем
виновнее, чем меньше бед нам угрожало за наше неповиновение.
Сейчас мы вылезаем из нашего общего помрачения, и мера освобождения
от него измеряется мерой признания своей вины. Мы очень хотели выжить и
хорошо выглядеть при этом - во что бы то ни стало.
Во что бы то ни стало - не надо... Но это каждый решает для себя. А
общий итог подводить рано.
Если он будет положительным - и, объединившись в искреннем покаянии,
мы вернемся в лоно мировой и национальной культуры, - мы убережем наших
детей от предательств и сохраним с ними связь, мы восстановим общность не
только левых с левыми, но и левых с правыми: одна страна, одна культура -
делить нечего.
Н. Я. родилась почти с веком - 30 октября 1899 года, в Саратове. О
детстве и родителях вспоминала редко - это было из другой жизни. Отец -
присяжный поверенный, мать - врач. Родители возили ее в Германию, Францию,
Швейцарию, где, играя с детьми, она легко входила в стихию чужого языка.
Хорошее гимназическое образование (по настоянию отца Н. Я. сдала экзамен
за мужскую гимназию) позволило сдать экстерном за университет (в начале
сороковых) и защитить диссертацию.
Почти так же, как в филологии, она свободно ориентировалась в
естественных науках, в русской философии и оте-
чсствснной истории, ей вовсе не чужда была (как многим гуманитариям)
математика, и если она забывала геометрическую формулу, то доказывала
теорему. В живописи и поэзии она была не просто знатоком, но, если хотите,
законодателем. А если не хотите - интересным собеседником, не всегда
терпеливым. По-разному говорила с профессионалами и разговорщиками от
литературы и искусства, с профессионалами - жестче, но в обоих случаях - с
пониманием и сочувствием. Дураков не любила. Упорствующих выпроваживала.
В печати высказывалось мнение, что Н. Я. как человек и писатель была
следствием и порождением двух поэтов, с которыми ее жизнь была связана
неразрывно: Мандельштама и Ахматовой.
Это неправильно. Она равновелика Осипу Мандельштаму в своем подвиге.
Будь все иначе, мы не имели бы ни великого поэта, ни чудовищного опыта
выживания культуры в XX веке, ни гениального и единственного в своем роде
истолкования нашего печально-исторического времени.
Жизнь моя, писала Н. Я., начинается со встречи с Мандельштамом.