"Андре Пьейр де Мандьярг. Тусклое зеркало " - читать интересную книгу автора

плющом, вышли две старухи, мать и дочь. Не отпирая, из-за решетки они
задавали мне странные вопросы. Они заговаривались, и я заподозрил, что они
безумны; потом они меня прогнали, угрожая позвать полицейского.
Я бесцельно блуждал по улицам. Из окна, под которым я проходил, мне на
голову выплеснули жбан помоев, и я не успел увернуться от зловонной струи.
За мной погнались дети, что-то выкрикивая на непонятном наречии. Я ждал,
что меня побьют камнями, но их, должно быть, не оказалось у нападавших.
Потом я вышел к черте города, со всех сторон окруженного морем (водой
лагун, если не бескрайним живым простором). Невыразимая усталость
навалилась на меня. Я с трудом брел по темной, далекой от центра и потому
безлюдной набережной и увидел женщину. Бог весть чего ожидавшую, - она
сидела на большом чугунном крюке для швартовки, такие крюки называются
кнехтами. Женщина была похожа на тебя, бесценное мое дитя, но не была
тобой; она был: похожа на тебя на хранящейся у меня фотографии, где ты
снялась одетая для бала, в прабабкином платье и шали. Эта женщина была в
черном шелковом платье до пят с длинными, причудливо расшитыми рукавами, на
голове у нее была большая косынка, какие носили давным-давно. Фонарь,
стоявший у ее ног, повернут был так, чтобы как можно лучше освещать ее
лицо. И я увидел, что лицом она походит на тебя больше, чем допускает
изредка природа, и приблизился к ней.
Подняв фонарь, она теперь светила мне в лицо и рассматривала меня
сочувственно, но без всякого удивления. Ее безумие перекликалось с моим,
если между ними вообще было отличие. Мы оба дошли до того состояния,
близкого к опьянению или общему помешательству, какое высекает при ночных
встречах между двумя существами, чаще всего - мужчиной и женщиной, огненную
искру, разгорающуюся тем ярче, чем больше оба изнурены и жалки, чем сильнее
расстроены их нервы, чем больнее поражены они бессмысленной и мстительной
судьбой. Именно таким я стал, поглощенный мыслями о той, кого утратил, и в
горестном изнеможении той женщины я видел отражение собственной печали и
бессилия, возвращенных зеркалом прекрасного лица твоего двойника, дитя мое.
Она сказала: "Черная рубашка", но вовсе не казалось, что слова обращены к
отверженному, каким я чувствовал себя из-за своей одежды. Голос звучал
совсем как твой, только надломленный старостью или горем.
На волнах с тихим плеском покачивалась темная скорлупка лодки, я даже
не сразу разглядел в темноте ее борта, и женщина мне предложила (так, будто
я давным-давно принял приглашение) сесть в нее и сказала, что сама со мной
поедет. Почему-то лодочницы всегда наводят меня на мысль о смерти,
лодочники же неизменно представляются спутниками веселья и развлечений. Не
знаю, дано ли мне откровение, или это необъяснимая прихоть моего ума, но
это так. "Должно быть, моя возлюбленная покинула этот мир", - подумал я; и
смерть подстерегала меня на окраине города, приняв ее обличье, нарядившись
в длинное прабабкино платье, в котором девочка моя еще недавно танцевала. Я
вспомнил, как звенел среди масок твой смех, больше мне не суждено его
услышать. "Если это смерть, - подумал я, - за мной явилась, взяв твое лицо,
в твоей одежде, будь благословен ее приход"; не могло быть лучше встречи
ночью, на пустынной набережной, где обрывается город.
И без дальнейших колебаний я шагнул в лодку. Женщина проворно отвязала
швартовы и ловко, хоть была в длинной юбке, спрыгнула ко мне. Из рубки
вышел мужчина, тоже в черном с головы до ног, он завел мотор, потянув за
веревку, и лодка отчалила от берега.