"Томас Манн. Тристан (Новелла)" - читать интересную книгу автора

- Но ведь их здесь нет, ни того, ни другогоГ Мы свободны... Вы
свободны, сударыня! Всего лишь несколько аккордов...
- Нет, господин Шпинель, это невозможно. Кто знает, каких чудес вы
отмени ждете! А я, поверьте мне, совсем разучилась играть. Наизусть я
почти ничего не помню.
- О, так сыграйте это "почти ничего"; К тому же здесь есть и ноты, вот
они лежат на пианино. Не эти, это ерунда. А вот, смотрите, Шопен...
- Шопен?
- Да, ноктюрны. Сейчас, я только зажгу свечи...
- Не думайте, что я буду играть, господин Шпинель? Мне нельзя.
Вдруг это мне повредит?..
Он умолк. Большеногий, седоволосый, безбородый, освещенный двумя
свечами, горевшими на пианино, он стоял, опустив руки.
- Ну что ж, больше не буду просить, - сказал он наконец тихо. - Если вы
бойтесь причинить себе вред, сударыня, то пусть молчит, пусть будет мертва
красота, которая могла бы зазвучать под вашими пальцами.
Не всегда вы были так благоразумны; уж во всяком случае, не тогда,
когда вы, наоборот, сами отказались от красоты. Покидая фонтан и снимая
маленькую золотую корону, вы не очень-то пеклись о своем здоровье и
проявили гораздо больше решительности и твердости... Послушайте, - сказал
он после паузы, и голос его стал еще тише, - если вы сейчас здесь сядете и
сыграете, как прежде, в те времена, когда рядом с вами стоял отец и звуки
его скрипки вызывали у вас слезы... то может случиться, что она вновь
незримо засияет у вас в волосах - маленькая золотая корона...
- Правда? - спросила она и улыбнулась... У нее вдруг пропал голос, и
одну половину этого слова она произнесла хрипло, а Другую беззвучно.
Она кашлянула и сказала: - Правда, что это у вас ноктюрны Шопена?
- Конечно. Ноты раскрыты, и все готово.
- Ну, тогда я, благословясь, сыграю один из них, - сказала она. - Но
только один, слышите? Впрочем, больше вам и самому не захочется.
С этими словами она поднялась, отложила рукоделье и подошла к пианино.
Она села на табурет-вертушку, на котором лежало несколько томов нот,
поправила подсвечники и стала перелистывать ноты. Господин Шпинель
подвинул стул и уселся рядом с ней, как учитель музыки.
Она сыграла ноктюрн ми-бемоль мажор, опус 9, номер 2. Хотя она
действительно отвыкла играть, чувствовалось, что когда-то ее исполнение
было подлинно артистическим. Инструмент был неважный, но уже с первых
тактов она обнаружила в обращении с ним безошибочный вкус. В том, как она
меняла окраску звука, сквозил настоящий темперамент, невероятная
ритмическая подвижность ноктюрна доставляла eй явное удовольствие. Удар у
нее был твердый и вместе с тем мягкий. Во всей своей прелести лилась
из-под ее пальцев мелодия, и с изящной неторопливостью сопровождал мелодию
аккомпанемент.
Она была одета так же, как в день приезда: в темный плотный жакет с
выпуклыми бархатными узорами, придававший неземную хрупкость ее лицу и
рукам. Во время игры выражение ее лица не менялось, но очертания губ,
казалось, сделались еще яснее и сгустились тени в уголках глаз.
Окончив игру, она сложила руки на коленях, продолжая глядеть на ноты.
Господин Шпинель не проронил ни звука и не шелохнулся.
Она сыграла еще один ноктюрн, затем второй, третий. Потом она поднялась