"Томас Манн. Тристан (Новелла)" - читать интересную книгу автора

- но только для того, чтобы поискать еще другие ноты на верхней крышке
пианино. Господин Шпинель стал просматривать тома в черных переплетах,
лежавшие на табурете-вертушке. Вдруг он издал какой-то нечленораздельный
звук, и его большие белые руки стали судорожно листать одну из этих
забытых книг.
- Не может быть!.. Неправда... - сказал он. - Но нет, я не ошибся!..
Знаете, что это?.. Что здесь лежало... Что у меня в руках?..
- Что же? - спросила она.
Он молча указал на титульный лист. Он был бледен как полотно.
Уронив ноты, он смотрел на нее, и губы у него дрожали.
- В самом деле? Как это попало сюда? Ну-ка, дайте, - сказала она
просто, поставила ноты на пюпитр, и через мгновение - тишина длилась не
дольше - начала играть первую страницу.
Он сидел рядом с ней, подавшись вперед, сжав руки коленями и опустив
голову. Вызывающе медленно, томительно растягивая паузы, сыграла она
первые фразы. Тихим, робким вопросом прозвенел мотив, полный страстной
тоски, одинокий, блуждающий в ночи голос. Ожидание и тишина. Но вот уже
слышен ответ: такой же робкий и одинокий голос, только еще отчетливее, еще
нежнее. И снова молчанье. Потом чудесным, чуть приглушенным сфорцандо, в
котором были и взлет, и блаженная истома страсти, полился напев любви,
устремился вверх, в восторге взвился, замер в сладком сплетенье и,
освобожденный, поплыл вниз, а там мелодию подхватили виолончели и повели
свою глубокую песнь о тяжести и боли блаженства...
Не без успеха пыталась пианистка воспроизвести на этом жалком
инструменте игру оркестра. Стремительно нараставшие скрипичные пассажи
прозвучали с ослепительной точностью.. Она играла в молитвенном
благоговении, веря каждому образу и передавая каждую деталь так же
подчеркнуто и так же смиренно, как священник поднимает дароносицу.
Что здесь происходило? Две силы, два восхищенных существа стремились
друг к другу; блаженствуя и страдая, они сплетались в безумном восторге, в
неистовой жажде вечного и совершенного... Вступление вспыхнуло и угасло.
Она остановилась на том месте, где раздвигается занавес, и молча смотрела
на ноты.
Между тем скука, овладевшая советницей Шпатц, достигла той степени,
когда она искажает человеческий облик, когда глаза вылезают из орбит и на
лице появляется страшное, мертвенное выражение.,К тому же эта музыка
подействовала на ее желудочные нервы, она привела в состояние страха
пораженный диспепсией организм, и теперь советница опасалась спазм в
желудке.
- Я должна пойти к себе, - сказала она расслабленным голосом Всего
доброго, я скоро вернусь...
И ушла. Сумерки уже сгустились. Через стекло было видно, как тихо
падает на террасу густой снег. Свет от обеих свечей был неровный и слабый.
- Второе действие, - прошептал он; она перевернула несколько страниц и
начала второе действие.
Звуки рога замерли вдалеке. Или, может быть, это был шелест листвы?
Или журчанье ручья? Ночь уже разлила тишину над домом и рощей; никаким
призывам, никаким мольбам теперь уже не заглушить велений страсти.
Таинство свершилось. Светильник погас, в каком-то новом, неожиданно глухом
тембре зазвучал мотив смерти, и страсть в лихорадочном нетерпении