"Томас Манн. Тристан (Новелла)" - читать интересную книгу автора

простерла по ветру свое белое покрывало навстречу возлюбленному, который,
раскрыв объятия, шел к пей сквозь мрак.
О, не знающий меры, ненасытный восторг соединения в вечности, но ту
сторону земного! Освободившись от мучительных заблуждений, уйдя от оков
пространства и времени, ты и я, твое и мое слились для высшей радости.
Коварному призраку дня удалось разлучить их, но его хвастливая ложь но
обманула видящих в ночи, прозревших от глотка волшебного зелья. Кто увидел
ночь смерти и тайную прелесть ее глазами любви, у того в безумии дня
осталось одно желание, одна страсть - тоска по священной ночи, вечной,
истинной, соединяющей...
О, приди же, спустись, ночь любви, принеси им желанное забвенье,
раствори их в своем блаженстве, вырви их из мира лжи и разлуки! Смотри,
последний светильник погас! Мысль и воображение погрузились в священный
сумрак, освобождающий от мира, от мук безумья. И даже когда призрак
померкнет, когда помутнеет от восторга мой взгляд - я буду знать, чего
лишал меня лживый свет дня, что противополагал он моей страсти, обрекая се
на неизбывную муку, - даже тогда (о, чудо свершенья!), даже тогда я - это
мир... И вслед мрачным предостережениям Брангены взлетели голоса скрипок,
и взлет их был выше всякого разума.
- Я не все понимаю, господин Шпинель; о многом я только догадываюсь.
Что это, собственно, значит: "даже тогда я - это мир".
Он объяснил ей это, тихо и кратко.
- Да, верно... Как же вы не умеете играть то, что так хорошо понимаете?
Странно, по он по выдержал этого безобидного вопроса. Он покраснел,
начал ломать руки, весь как-то осел вместе со своим стулом.
- Это редко совпадает, - запинаясь от муки, проговорил он наконец. -
Нет, играть я не умею! Продолжайте же.
И они погрузились в хмельные напевы мистерии. Разве любовь умирает?
Любовь Тристана? Любовь твоей и моей Изольды? О нет, она вечна, и смерть
но досягает ее! Да и что может умереть, кроме того, что нам мешает, что
вводит нас в обман и разделяет слившихся воедино? Сладостным союзом
соединила их обоих любовь... смерть нарушила его, но разве может бить для
любого из них иная смерть, чем жизнь, отделенная от жизни другого?
Таинственный дуэт соединил их в той безымянной надежде, которую дарит
смерть в любви, - надежде на нескончаемое, неразрывное объятие в волшебном
царстве ночи! Сладостная ночь! Вечная ночь любви!
Всеобъемлющая обитель блаженства! Разве может тот, кто в грезах своих
увидел тебя, не ужаснуться пробуждению, возвращающему в пустыню дня?
Прогони страх, милая смерть] Освободи тоскующих от горести пробужденья! О,
неукротимая буря ритмов! О, хроматический порыв в восторге метафизического
познания! Как познать, как отринуть блаженство этой ночи, не знающей мук
расставанья? Кроткое томление без лжи и страха, величественное угасание
без боли, блаженное растворение в бесконечности! Ты Изольда, я Тристан,
нет больше Тристана, нет Изольды...
Вдруг случилось нечто страшное. Пианистка оборвала игру и, проведя
рукой по глазам, стала вглядываться в темноту, а господин Шпинель резка
повернулся на стуле. Сзади отворилась дверь, и темная фигура, опираясь на
руку другой такой же темной фигуры, вошла из коридора в гостиную.
Это была одна из постоялиц "Эйнфрида", тоже по пожелавшая участвовать в
катанье и в этот вечерний час, как всегда, пустившаяся в свой