"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

почувствовать, как бродят в тебе чудодейственные силы задора и печали, и
при этом знать, что те, к кому ты стремишься всей душой, замкнулись от
тебя в веселой неприступности. И хотя он отчужденно и одиноко стоял перед
опущенными жалюзи и в горести своей притворялся, будто через них можно
что-то видеть, он все же был счастлив. Сердце его в это время жило.
Теплом и печалью билось оно для тебя, Ингеборг Хольм! Душа Тонио
Крёгера в блаженном самоотречении принимала в себя твою белокурую,
светлую, насмешливую и заурядную Маленькую особу.
Не раз стоял он, разгоряченный, в каком-нибудь укромном уголке, куда
едва-едва доносились музыка, аромат цветов и звон бокалов, силясь в
отдаленном шуме праздника уловить твой звонкий голос, страдал из-за тебя и
все же был счастлив. Не раз мучился он тем, что с Магдаленой Вермерен,
которая вечно падала, ему было о чем говорить, и она его понимала,
отвечала серьезностью на серьезность и смеялась, если он был весел, тогда
как белокурая Инге, даже сидя рядом с ним, оставалась далекой и чужой, ибо
язык, на котором он говорил с ней, был ей непонятен. И все же он был
счастлив. Ведь счастье, уверял он себя, не в том, чтобы быть любимым; это
дает удовлетворение, смешанное с брезгливым чувством, разве что суетным
душам. Быть счастливым - значит любить, ловить мимолетные, быть может,
обманчивые мгновения близости к предмету своей любви. Он запечатлел в
памяти эту мысль, вник в нее, прочувствовал ее до конца.
"Верность! - думал Тонио Крёгер. - Я буду верен тебе, буду любить тебя,
Ингеборг, покуда я жив!" Намерения у него были благие. Но какой-то
боязливый и печальный голос нашептывал ему, что ведь позабыл же он Ганса
Гансена, хотя и видел его ежедневно. А самое гадкое и постыдное
заключалось в том, что этот тихий и лукавый голос говорил правду: пришло
время, когда Тонио Крёгер уже не был готов в любую минуту безропотно
умереть за веселую Инге, ибо он чувствовал в себе потребность и силу
совершить в этой жизни - на свой лад, конечно, - немало значительного.
Он кружил вокруг алтаря, на котором пылало пламя его любви, преклонял
перед ним колена, бережно поддерживал и питал это пламя, ибо хотел быть
верным. Но прошло еще немного времени,- и священный огонь, без вспышек и
треска, неприметно угас.
А Тонио Крёгер продолжал стоять перед остывшим жертвенником, изумленный
и разочарованный тем, что верности на земле не бывает. Затем он пожал
плечами и пошел своей дорогой.
Он шёл дорогой, которой ему суждено было идти, шел несколько
развинченным и неровным шагом и, потихоньку насвистывая, склонив голову
набок, вглядывался в даль, а если ему и случалось сбиваться с пути, то
лишь потому, что для многих вообще не существует пути прямого и верного.
Когда его спрашивали, кем он в конце концов намерен стать, он отвечал то
так, то этак, ибо любил говорить (и даже записал эту мысль), что в нем
заложены возможности для тысяч разных форм бытия, впро.чем, в глубине души
сознавая, что это не так...
Нити, которыми он был привязан к родному, тесному городу, ослабли еще
до того, как он его покинул. Старинный род Крёгеров, мало-помалу
вырождавшийся, пришёл в полный упадок, и люди не без основания видели
подтверждение этому в образе жизни и повадках Тонио. Умерла его бабка по
отцу, старшая в роде, а вскоре за ней последовал и отец, высокий, изящно
одетый, задумчивый господин с полевым цветком в петлице. Большой