"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

сын..."
Но в той же мере, в какой слабело его здоровье, изощрялось его
писательское мастерство; оно становилось все более изысканным,
привередливым, отшлифованным, тонким, нетерпимым к банальному и до
крайности чувствительным в вопросах такта и вкуса. На первое его
выступление в печати одобрительно и радостно отозвались те, кого искусство
затрагивало за живое, ибо это было отлично сработанное произведение,
полное юмора и проникновения в человеческие страдания. И в скором времени
его имя, которое так брезгливо выговаривали учителя, то самое, которым Ън
подписывал свои первые стихи, обращенные к орешнику, к фонтану, к морю, -
имя, в звуке которого сочетались Юг и Север, бюргерское имя, чуть тронутое
налетом экзотики, стало синонимом высокого подвига труда, ибо к
болезненной остроте впечатлений он сумел прибавить редкостное
долготерпение и честолюбивое усердие. Это усердие, боровшееся с
прихотливой изощренностью вкуса, помогало Тонио Крёгеру, пусть в
нестерпимых муках, создавать прекрасные произведения.
Он работал не так, как работают люди, для того чтобы жить, - нет,
ничего, кроме работы, для него не существовало, ведь как человек он ни во
что себя не ставил и значение свое усматривал лишь в творчестве; в жизни
же бродил серый и невзрачный, точно актер, только что смывший грим, -
ничтожество вне театральных подмостков. Тонио Крёгер работал молча,
замкнуто, неприметно для чужого глаза, полный презрения к малым сим, для
которых талант не более как изящное украшение, кто независимо от того,
богат он или беден, ходит растрепанным и оборванным или щеголяет
немыслимым галстуком, думает только, как бы посчастливее, поприятнее,
"поартистичнее" устроить свою жизнь, не подозревая, что хорошие
произведения создаются лишь в борьбе с чрезвычайными трудностями, что тот,
кто живет, не работает и что, собственно, надо умереть, чтобы творить
великое искусство.
- Я не помешаю? - спросил Тонио Крёгер с порога мастерской.
Держа шляпу в руке, он стоял, почтительно склонившись, хотя Лизавета
Ивановна была его другом и у него от нее не было никаких тайн.
- Домилуйте, Тонио Крёгер, зачем эти церемонии! - отвечала она с
характерной для нее отрывистой интонацией. - Кому не известно, что вы
получили хорошее воспитание и умеете вести себя в обществе! - С этими
словами она переложила кисть в левую руку, в которой держала палитру,
протянула ему правую и, покачав головой, со смехом взглянула ему прямо в
глаза.
- Да, но вы работаете, - отвечал он. - Позвольте мне посмотреть.
О, вы изрядно продвинулись! - И он стал попеременно рассматривать
эскизы в красках, прислоненные к спинкам стульев по обе стороны мольберта,
и большой расчерченный квадратными клетками холст, где на фоне путаного,
схематического наброска углем уже возникали первые красочные пятна.
Это было в Мюнхене, на Шеллингштрассе. Мастерская помещалась в верхнем
этаже здания, стоявшего в глубине двора. За широким окном, глядевшим на
северо-запад, царила синева небес, птичий щебет; солнце; юное сладостное
дыхание весны, лившееся сквозь открытое окно, мешалось с запахом фиксатива
и масляных красок, наполнявшим обширную мастерскую. Золотистый вечерний
свет, не встречая преград, заливал нагие просторы мастерской, без
стеснения освещал выщербленный пол, загроможденный кистями, тюбиками с