"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

свой заряд. А пока устраивайтесь где-нибудь, хоть на том вон ящике, если
вы, конечно, не боитесь за свои патрицианские одежды...
Ах, оставьте в покое мои одежды, Лизавета Ивановна! Не разгуливать же
мне в драной бархатной блузе или в красном шелковом жилете?
Человек, занимающийся искусством, и без того бродяга в душе. Значит,
надо, черт возьми, хорошо одеваться и хоть внешне выглядеть
добропорядочным... Да и заряда у меня никакого нет, - добавил он, глядя,
как она смешивает краски на палитре. - Я ведь уже сказал, что только эта
дя-.
лемма, это непримиримое противоречие сводят меня с ума и мешают мне
работать... О чем мы, собственно, говорили? Да, о новеллисте Адальберте и
о том, какой он гордый и решительный человек. Объявил, что "весна -
гнуснейшее время года", и отправился в кафе. Ну что ж! Надо знать, чего
хочешь. Так ведь? По правде говоря, весна и мне действует на нервы, и меня
сбивает с толку чарующая тривиальность воспоминаний и ощущений, которые
она вызывает к жизни; только я не решаюсь презирать и ругать ее за это, и
потому не решаюсь, что мне стыдно перед ее чистой непосредственностью,
победной юностью. И я не пойму, завидовать мне Адальберту или смотреть на
него свысока за то, что он ничего этого не знает...
Что правда, то правда, весной работа не ладится. А почему? Потому что
обострены все чувства. Ведь лишь простак полагает, что творец-художник
вправе чувствовать. Настоящий и честный художник только посмеется над
столь наивным заблуждением дилетанта - не без грусти, быть может, но
посмеется. То, о чем мы говорим, отнюдь не главное, а безразличный сам но
себе материал, и, лишь возвысившись над ним, бесстрастный художник
возводит все это в степень искусства. Если то, что вы хотите сказать,
затрагивает вас за живое, заставляет слишком горячо биться ваше сердце,
вам обеспечен полный провал. Вы впадете в патетику, в сентиментальность, и
из ваших рук выйдет нечто тяжеловесно-неуклюжее, нестройное,
безыронически-пресное, банально-унылое; читателя это оставит равнодушным,
в авторе же вызовет только разочарование и горечь... Так! И ничего тут не
поделаешь, Лизавета! Чувство, теплое, сердечное чувство, всегда банально и
бестолково. Артистичны только раздражения и холодные экстазы испорченной
нервной системы художника, надо обладать какой-то нечеловеческой,
античеловеческой природой, чтобы занять удаленную и безучастную к человеку
позицию и суметь, или хотя бы только пожелать, выразить человеческое,
обыграть его, действенно, со вкусом его воплотить. Владенье стилем, формой
и средствами выражения - уже само по себе предпосылка такого рассудочного,
изысканного отношения к человеческому, а ведь это, по сути, означает
оскудение, обеднение человека. Здоровые, сильные чувства - это аксиома -
безвкусны. Сделавшись чувствующим человеком, художник перестает
существовать. Адальберт это понял, а потому и отправился в кафе, в
"возвышенную сферу", - да, да, это так!
- Ну и бог с ним, батюшка, - сказала Лизавета, моя руки в жестяной
лоханке, - вас ведь никто не просит следовать за ним.
- Нет, Лизавета, я не пойду за ним, но только потому, что весна порой
еще заставляет меня стыдиться моего писательства. Мне, видите ли,
случается получать письма, написанные незнакомым почерком, хвалу и
благодарность читателей, восторженные отзывы взволнованных людей. Читая
эти письма, я поневоле бываю растроган простыми чувствами, которые