"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

Всем известно, что художники легко уязвимы, а уязвимость обьгчно
несвойственна людям с чистой совестью и достаточно обоснованным чувством
собственного достоинства... Поймите, Лизавета, что в глубине , души - с
переносом в область духовного - я питаю к типу художника не меньше
подозрений, чем любой из моих почтейных предков там, на севере, в нашем
тесном старом городке питал бы к фокуснику или странствующему актеру,
случись такому забрести к нему в дом. Слушайте дальше.
Я знаю одного банкира, седовласого дельца, одаренного талантом
новеллиста. К этому своему дару он прибегает в часы досуга, и, должен вам
сказать, некоторые его новеллы превосходны. И вот, вопреки - я сознательно
говорю "вопреки" - этой возвышенной склонности, его репутация отнюдь не
безупречна; более того, он довольно долго просидел в тюрьме, и отнюдь не
беспричинно. Только отбывая наказание, этот человек осознал свой дар, и
тюремные впечатления стали главным мотивом его Творчества. Отсюда недалеко
и до смелого вывода: чтобы стать писателем, надо обжиться в каком-нибудь
исправительном заведении. Но разве тут же не. начинаешь подозревать, что
"тюремные треволнения" не столь изначально связаны с его творчеством, как
те, что привели его в тюрьму. Банкир, пишущий новеллы, - это редкость, но
добропорядочный, безупречный, солидный банкир, пишущий новеллы, - такого
просто не бывает...
Вот вы смеетесь, а я ведь не шучу. Нет на свете более мучительной
проблемы, чем проблема художественного творчества и его воздействия на
человека. Возьмите, к примеру, удивительное творение наиболее типичного и
потому наиболее действенного художника, возьмите его болезненное, в корне
двусмысленное произведение, "Тристан и Изольда", и проследите воздействие
этой вещи на молодого, здорового, нормально чувствую-щего человека. Вы
увидите приподнятое состояние духа, прилив сил, искренний восторг, даже
побуждение к собственному "художественному"
творчеству... Милейший дилетант! У нас, художников, все обстоит
поиному, так, как и не снилось ему с его "горячим сердцем" и "подлинным
энтузиазмом". Я видел художников, окруженных восторженйым поклонением
женщин и юношей, а чего только я не знал о них... Во всем, что касается
искусства, его возникновения, а также сопутствующих ему явлений и условий,
приходится постоянно делать новые и удивительные открытия...
- И эти открытия вы делаете в других, Тонио Крёгер, простите меня, или
не только в других?
Он молчал, нахмурив свои разлетные брови, и тихонько что-то насвистывал.
- Дайте сюда чашку, Тонио. У вас слабый чай. Вот папиросы, курите,
пожалуйста. Вы сами отлично знаете, что не обязательно смотреть на вещи
так, как смотрите вы...
- Ответ Горацио, милая Лизавета. "Это значило бы рассматривать вещи
слишком пристально", не правда ли?
- Нет, я хочу сказать, что можно смотреть на них и по-другому, Тонио
Крёгер. Я только глупая женщина, пишущая картины, и если у меня находится,
что возразить вам, если мне иногда удается защитить от вас ваше
собственное призвание, то, конечно, не потому, что я высказываю какие-то
новые мысли, - нет, я лишь напоминаю вам то, что вы и сами отлично
знаете... По-вашему, выходит, что целительное, освящающее воздействие
литературы, преодоление страстей посредством познания и слова, литература
как путь к всепониманию, к всепрощению и любви, что спасительная власть