"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

тонкостям нездорового литературного аристократизма.
Царство искусства на земле расширяется, а царство здоровья и
простодушия становится все меньше. Надо было бы тщательно оберегать то,
что еще осталось от него, а не стараться обольщать поэзией людей, которым
всего интереснее книги о лошадях, иллюстрированные моментальными
фотографиями.
Ну можно ли себе представить что-нибудь более жалкое, чем жизнь,
пробующая свои силы в искусстве? Мы, люди искусства, никого не презираем
больше, чем дилетанта, смертного, который верит, что при случае он, помимо
всего прочего, может стать еще и художником. Мне самому не раз приходилось
испытывать это чувство.
Я нахожусь в гобтях в добропорядочном доме: все едят, пьют, болтают,
все дружелюбно настроены, и я счастлив и благодарен, что мне удалось, как
равному среди равных, раствориться в толпе этих обыкновенных правильных
людей. И вдруг (я не раз бывал тому свидетелем) поднимается с места
какой-нибудь офицер, лейтенант, красивый малый с отличной выправкой,
которого я никогда не заподозрил бы в поступке, пятнающем честь мундира, и
самым недвусмысленным образом просит разрешить ему прочитать стихи
собственного изготовления. Ему разрешают, не без ему щенной улыбки. Он
вытаскивает из кармана заветный листок бумаги и читает свое творенье,
славящее музыку и любовь, - одним словом, нечто столь же глубоко
прочувствованное, сколь и бесполезное. Ну, скажите на милость! Лейтенант!
Властелин мира! Ей-богу же, это ему не к лицу! Дальше все идет, как и
следовало ожидать: вытянутые физиономии, молчанье, знаки учтивого
одобрения и полнейшее уныние среди слушателей. И вот первое душевное
движение, в котором я отдаю себе отчет: я - совиновник замешательства,
вызванного опрометчивым молодым человеком. И действительно, на меня,
именно на меня, чье ремесло он испоганил, обращены насмешливые, холодные
взгляды. И второе: человек, которого я только что искренне уважал,
начинает падать в моих глазах, падать все ниже и ниже...
Меня охватывает благожелательное сострадание. Вместе с несколькими
другими снисходительными свидетелями его позора я подхожу к нему и говорю:
"Примите мои поздравления, господин лейтенант! У вас премилое дарованье!
Право же, это было прелестно!" Еще мгновенье, и я кажется, похлопаю его по
плечу. Но разве сострадание - то чувство, которое должен вызывать юный
лейтенант?.. Впрочем, сам виноват.
Пускай теперь стоит как в воду опущенный и кается в том, что полагал,
будто с лаврового деревца искусства можно сорвать хоть единый листок, не
заплатив за него жизнью. Нет, уж я предпочитаю другого своего коллегу -
банкира-уголовника. А кстати, Лизавета, вам не кажется, что я сегодня
одержим гамлетовской.словоохотливостью?
- Вы кончили, Токио Крёгер?
- Нет, но больше я ничего не скажу.
- Да и хватит с вас. Угодно вам выслушать мой ответ?
- А у вас есть что ответить?
- Пожалуй: Я внимательно слушала вас, Тонио, от начала до конца, и мой
ответ будет относиться ко всему, что вы сегодня сказали, и кстати явится
разрешением проблемы, которая вас так беспокоит. А разрешение это состоит
в том, что вы, вот такой, какой вы сидите здесь передо мною,
обыкновеннейший бюргер.