"Хилари Мантел. Чернее черного " - читать интересную книгу автора

звали твою бабушку. Спроси, где она жила. Тогда-то ты поймешь, что сегодня
вечером она была здесь ради тебя.
Шелест аплодисментов. Строго говоря, она их не заслужила. Но зрители
оценили, что она хотя бы попыталась; к тому же то, что Лиэнн была глупа как
пробка, привлекло аудиторию на сторону Эл. Подобная короткая семейная
память - обычное дело в этих юго-восточных городках, откуда никто не родом,
где никто не задерживается надолго, а вместо центра - парковка. Здесь ни у
кого нет корней; люди не хотят то ли признаваться в них, то ли вспоминать
свою чумазую малую родину и неграмотных бабок и прабабок с севера. Кроме
того, нынче у детей памяти хватает не больше чем на полтора года - из-за
наркотиков, верно. Ей было жаль Кэтлин, которая задыхалась, но боролась изо
всех сил, из нее так и сочилось астматическое добродушие, оставшееся без
ответа. Пенни-парк и ряды кресел перед Эл словно были окутаны северным
смогом. Кэтлин говорила что-то о кофте. Некоторые мертвецы постоянно
талдычат о кофтах. Пуговица, перламутровая пуговица, посмотри, не закатилась
ли она за ящик комода, тот маленький ящик, тот верхний ящик, я как-то раз
нашла там трехпенсовик, в глубине комода, он проскальзывает между, ну, сама
знаешь, заваливается за, да как же его, в общем, он застревает - ну вот я и
взяла его, этот трехпенсовик, и купила подруге пирожное с грецкими орехами.
Да, да, подтвердила Эл, они чудесные, эти пирожные, но тебе уже пора,
лапуля. Приляг, Кэтлин. Пойди и хорошенько вздремни. Хорошо, согласилась
Кэтлин, но скажи ей, что я хочу, чтоб ее мама поискала ту пуговицу. И,
кстати, если встретишь мою подругу Морин Харрисон, скажи ей, что я ее уже
тридцатый год ищу.
Колетт рыскала взглядом в поисках новой жертвы. Ей помогали мальчик лет
семнадцати, одетый как бильярдист, в лоснящемся жилете и перекошенном
галстуке-бабочке, и, хотите - верьте, хотите - нет, сонная шлюшка из бара.
Придется самой мне бегать, думала Колетт. Первые пять минут, слава богу,
ничего не говорят о вечере в целом.

Послушайте, вот как это делается. Допустим, вечер скучен, никто
особенно не действует тебе на нервы, из мира мертвых доносится лишь далекое
неразборчивое бормотание. Тогда ты оглядываешь зал, улыбаешься и говоришь:
- Послушайте, я хочу показать вам, как я делаю то, что делаю. Я хочу
показать вам, что в этом нет ничего страшного, по сути, это всего лишь
способности, которыми обладаем мы все. А теперь скажите мне, кому-нибудь из
вас, - она делает паузу, обводит взглядом зал, - кому-нибудь из вас кажется
время от времени, что он обладает паранормальными способностями?
Последующее зависело от, как выразилась бы Колетт, демографии. Есть
стыдливые городки и городки, где руки дружно взмывают вверх, и, конечно, раз
уж ты на сцене, ты в состоянии почувствовать настроение, даже если тебя не
проинформировали заранее, даже если ты никогда прежде не была в этом
конкретном месте. Но словечко-другое одобрения вроде "ну же, не надо
прятаться" - и рано или поздно руки поднимутся. Ты присматриваешься - вечный
компромисс между льстящим сценическим освещением и необходимостью видеть их
лица. Потом выбираешь женщину из передних рядов, не столь юную, как Лиэнн,
но и не выжившую из ума старуху, и просишь ее представиться.
- Джиллиан.
Джиллиан. Хорошо. Ну, приступим.
- Джилл, вы из тех женщин - ну, - она издает легкий смешок и качает