"Анатолий Тимофеевич Марченко. Третьего не дано (Советский военный роман) " - читать интересную книгу автора

соленым огурцом. - А так! - повторил он с наслаждением и, коротко
хохотнув, выхватил саблю и вожделенно крутнул ею над головой, словно сидел
на коне, галопом стелющемся над степью.
"Неужели он и впрямь так прямолинеен? - удивился Савинков. - Все в лоб,
все напролом. Не понял даже, что речь идет лишь о слове, всего лишь о
слове..."
- Мы надеемся на вас, господин Савинков, - заговорил Алексеев, стараясь
хоть слегка разрядить накалявшуюся атмосферу. Каждое слово он произносил
мягко, но тону его кричаще противоречил недобрый блеск маленьких глаз,
сверливших Савинкова. - И мы ждем ваших плодотворных действий там, в
центре России. Уже хотя бы потому, что здесь, на юге, мы не сидим сложа
руки. Поверьте, Борис Викторович, служба нам отнюдь не кажется медом. Мы,
русские генералы, отдавшие десятки лет регулярной армии, вынуждены
набирать добровольцев! Это ли не парадокс! Пока к нам записываются лишь
офицеры, юнкера, кадеты...
- И гимназисты! - огорченно воскликнул Каледин. - Их, извините, еще
мама на горшок за ручку водит.
- Ах вы шутник, - добродушно ухмыльнулся Алексеев, но глаза его
остались такими же недобрыми. - Действительно, армия пока что в стадии
зачатия. Но все великое рождается в муках, не так ли? Надеюсь, это не
отпугнет вас, Борис Викторович?
- Страх мне неведом, - гордо ответил Савинков.
- Одобряю! - с натужной радостью воскликнул Каледин. - Такие демократы
нам подходят!
Стройный, крепко сшитый, но низкорослый Корнилов обжигал собеседников
черными углями по-калмыцки посаженных глаз. Он встретил Савинкова
подчеркнуто официально, как бы давая понять, что между их прошлым и
настоящим лежит незримый рубеж, переходить который невыгодно ни тому, ни
другому.
Корнилов вначале молча слушал разговор Савинкова с генералами. Само
слово "демократия" было ему ненавистно, хотя сейчас он и смирялся с ним: и
потому, что воспринимал его как нечто неизбежное, но недолговечное и
преходящее, и, главное, потому, что не принимал всерьез страстных речей
Савинкова в защиту этого слова. Он хорошо знал, что для такого прожженного
политикана, как Савинков, оно не более чем конек, оседланный лишь для
того, чтобы проскакать самый опасный участок пути.
- А помните, Борис Викторович, августовское заседание Временного
правительства? - вдруг спросил Корнилов. Генералы удивленно переглянулись:
внезапный вопрос Корнилова, казалось, отвлекал от главной темы разговора и
таил в себе нечто коварное и загадочное. - Разумеется, помните, ибо как
раз именно вы, а также и Керенский предупреждали меня, что на заседании не
стоит говорить об оперативных планах, так как они тотчас же станут
достоянием немецкого командования. Вы не доверяли членам собственного
кабинета. А ведь, насколько я понимаю, правительство Керенского выставляло
напоказ именно демократию?
Савинков понял, к чему клонит Корнилов, но решил стоять на своем.
- Лавр Георгиевич, - Савинков назвал Корнилова по имени-отчеству,
подчеркивая, что прежние взаимоотношения, сложившиеся между ними, он
намерен сохранить и на будущее, несмотря на то что Корнилов не давал к
тому повода. - Согласитесь, времена меняются, а с ними и взгляды. И даже