"Юлий Марголин. Путешествие в страну Зе-Ка (Мемуары)" - читать интересную книгу автора

Бедные женщины! На барже их поместили отдельно, но церемонились с ними так
же мало, как и с нами. Это были варшавянки, девушки, которые даже в этих
условиях сохраняли еще след какой-то миловидности, держались храбро,
выглядели прилично. Одна из них нашла своего брата в нашей толпе. Подойти
к нему она не могла, но издалека махала рукой, улыбалась. Все ее лицо
светилось счастьем встречи. И не одному из нас стало грустно, что некому
было нам так улыбаться - и подарить нам крупицу тепла в чужой стране,
среди врагов и тюремщиков.
В углу баржи пели. Вероятно, впервые звучали над Онегой такие песни,
потому что вдруг встрепенулся советский лейтенант - "гражданин начальник"
- точно его обожгло - и подошел, стал слушать. Молодой еврей замолчал.
- Пой! - сказал ему лейтенант.
- Не буду петь! - и повернулся плечом, словно вспомнил: "На реках
вавилонских".
- Пой! - сказал лейтенант: - ты - еврей, и я - еврей. Вот уже 20 лет я не
слышал этих песен. Детство мое отозвалось во мне, не могу слушать
спокойно. Пойдем наверх, я дам тебе пить, сколько хочешь, только пой!
И за цену чистой воды молодой парень спел ему песню, песню которую на
варшавских дворах распевали бродячие еврейские музыканты:
Zu dir - libe - fil ich!
Majn hartz is ful mit Frejd!
Nor doch shtendik fil ich -
As mir weln zajn zushejt.
Ich halt sich in ajn shrekn -
Majn harz is ful mit pajn -
Wenn ich wel sich ojfwekn
Un du west mer nit sajn! -
Над гладью Онеги плыла печальная мелодия и хватала за сердце.
Draj klejne werter -
gedejnk sej git -
Ich bet ba dir -
fargess mich nit!..
Лейтенант помрачнел и ушел на другой конец баржи. Больше он к нам не
подходил.
Баржа причалила к бухте, где с двух сторон тянулись склады бревен и досок.
Началась разгрузка. Мы вышли на песчаный плоский берег. Прямо перед нами
были рельсы узкоколейки. Сразу за рельсами начинался мокрый лесок,
болотная топь. Ландшафт был невеселый: болото, лес и штабеля бревен.
Медленно, лязгая буферами, подошли открытые товарные платформы. Мы
расположились на них со своими узлами. Женщин было с нами немного и их
посадили отдельно. "Лагпункт", где это происходило, назывался Остричь (на
северном побережьи Онежского озера). Мы тронулись.
Поезд шел медленно через лес. Мимо нас, освещенные августовским солнцем,
проплывали березы, сосны, ели - сменялись перелески, поляны, болота и
мокрые равнины. В унылости этого пейзажа было что-то похожее на
белорусскую природу. Только все это было безлюднее - и на всем лежала тень
какой-то пустынной и мрачной угрюмости. Глухая, заброшенная сторона. На
поворотах наш маленький паровозик оглушительно свистел, и на деревянных
щитах у полотна мы читали непонятную для нас надпись: "Закрой поддувало".
Свежий и чистый воздух входил в наши легкие, и после недавнего пребывания