"Олег Маркеев. Хроники Нового Средневековья" - читать интересную книгу автора

кириллицей, птичьей арабской вязью, японской хираганой, корейскими бубликами
и полубубликами, скандинавским футарком, пляшущими человечками суахили и
узелками чероки. Для не умеющих читать или еще не придумавших своей
письменности над дверью повесили картину, где в натуральную величину и с
анатомическими подробностями изобразили якорь и задницу. Картина
принадлежала кисти безумного испанца, пропившему в кабаке последние штаны.
Ходили слухи, он потом прославился картинами с горящими жирафами и часами,
растекающимися, как навозная лепешка. Но здесь его давно забыли, как
неизбежно забывают каждого, кто не вернулся из-за моря к сроку погашения
долгов.
Капитан позвенел в кармане пригоршней гульденов, полученных за работу.
Дальше идти было некуда. Он, протяжно, как делал перед абордажем, выдохнул
сквозь крепко стиснутые зубы и пнул тяжелую дверь.
Сквозь кухонный чад и табачный дым на него уставились десятки глаз.
Каждый пытался вычислить, что принес с собой Капитан и чем это кончится.
- Якорь вам в задницу, сукины дети, - пожелал всем здоровья Капитан и,
покачиваясь, прошлепал босыми ногами к столику в дальнем углу.
Кабак облегченно вздохнул и загомонил на разных языках. В ближайший час
драки не намечалось.
Вертлявый официант принес бутылку, вкрадчиво улыбнулся, показав выбитые
передние зубы, и жестом фокусника поставил на стол тарелку с ливерной
колбасой, припорошенной капустным крошевом.
Капитан хмыкнул. Бутылка была прямой родственницей тех, принесенных в
жертву на пирсе. Видно, в море боцман каравеллы еще не раз помянет крепким
словом хозяина кабака и его ушлых завсегдатаев.
Официант ждал, как собака, выглядывающая из-под стола. Капитан воткнул
взгляд в его узкую переносицу. Официант дрогнул кадыком на куриной шее и
исчез среди танцующих пар. Побежал докладывать хозяину.
Пить в кредит под бесплатную закуску было привилегией Капитана,
завоеванной в драках с клиентами, позабывшими расплатиться с хозяином. Но
добром такая выпивка никогда не кончалась.
Первый стакан он выпил залпом, второй медленно сцедил вовнутрь, третий,
едва переведя дух, отхлебнул до половины. Лишь после этого угли под сердцем
зашипели, в нос ударил запах паленого можжевельника, а на глазах выступили
слезы. Он раскурил трубку и стал смотреть сквозь дым и мельтешение прилипших
друг к другу пар на того, ради которого пришел в этот проклятый всеми
святыми кабак. Крис сидел там, где полагалось сидеть капитану, уходящему в
плавание. За первым столиком у двери.
Когда-то Капитан сам сидел на этом месте и знал, что стоит лишь
повернуть голову, и в мутном окне увидишь свой корабль, трущийся бортом о
пирс. От этого жизнь казалось разделенной надвое, и в сердце прорастало
черное зернышко одиночества, чтобы там, в океане, под давящим зноем ночи
выбросить колючие побеги, пронзая сердце, и распуститься алым цветком,
отравляя тяжелым ароматом волны и небо, ветер и сны.
Капитан закрыл глаза и прислушался к боли в груди. Его черное зернышко
давно иссохло, и теперь саднило сердце, как застарелая заноза ладонь. Он не
стал открывать глаз, слишком близко подступили слезы. Да и так знал, что
происходило за столиком у окна. Каждый раз одно и тоже.
Стоило отойти темным личностям в черных очках, как их место занимали
толстобрюхие фламандцы, потом усаживались сухопарые джентельмены, больше