"Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества (роман)" - читать интересную книгу автора

срывались со своих болтов. Но упрямые потомки двадцати двух
храбрецов, одолевших в поисках моря неприступный горный хребет,
успешно обходили подводные камни беспорядочного музыкального
потока, и бал продолжался до рассвета.
Пьетро Креспи возвратился в Макондо, чтобы починить
пианолу. Ребека и Амаранта помогали ему приводить в порядок
струны и вместе с ним потешались над исковерканной мелодией
вальсов. Итальянец был так приветлив и держался с таким
достоинством, что на этот раз Урсула отказалась от надзора.
Перед его отъездом устроили прощальный бал под музыку
отремонтированной пианолы, и Пьетро Креспи в паре с Ребекой
продемонстрировал высокое искусство современного танца. Аркадио
и Амаранта не уступали им в изяществе и ловкости. Но
показательное исполнение танцев пришлось прервать, так как
Пилар Тернера, стоявшая в дверях вместе с другими любопытными,
вцепилась в волосы женщине, которая осмелилась заметить, что у
молодого Аркадио женский зад. Была уже полночь. Пьетро Креспи
произнес чувствительную прощальную речь и обещал скоро
возвратиться. Ребека проводила его до порога, а когда двери
были заперты и лампы погашены, отправилась в свою комнату и
залилась горючими слезами. Этот безутешный плач длился
несколько дней, и никто не знал его причины, даже Амаранта.
Скрытность Ребеки не удивила домашних. Общительная и
приветливая на вид, Ребека на самом деле обладала замкнутым
характером и непроницаемым сердцем. Хотя она уже стала
красивой, крепкой и длинноногой девушкой, но по-прежнему любила
сидеть в качалке, с которой пришла в дом Буэндиа, у этой уже не
раз чиненной качалки не хватало подлокотников. Никто не
подозревал, что Ребека даже и в этом возрасте сохраняла свою
привычку сосать палец. Потому-то она при всяком удобном случае
закрывалась в купальне и приучила себя спать лицом к стене.
Теперь иной раз дождливым вечером, вышивая в обществе подруг в
галерее с бегониями, она вдруг теряла нить разговора, и горькая
слеза тоски увлажняла ее небо при виде мокрых дорожек сада и
холмиков из грязи, возведенных червями. Дело в том, что с тех
пор, как она начала плакать, дурные склонности, излеченные в
свое время при помощи апельсинового сока и ревеня, вновь
пробудились в ней с непреодолимой силой. Ребека снова стала
есть землю. В первый раз она сделала это скорее из любопытства,
уверенная, что неприятный вкус будет лучшим лекарством против
соблазна. И действительно, она тут же все выплюнула. Но,
побежденная растущей тоской, продолжала свои попытки, и
мало-помалу к ней вернулось первобытное пристрастие к первичным
минералам. Она насыпала в карманы земли и тайком, по щепоткам,
с неясным чувством счастья и страдания съедала ее всю, пока
обучала подруг самым трудным стежкам и беседовала с ними о
разных мужчинах, не заслуживавших того, чтобы ради них ели
землю и известку. Эти щепотки земли, казалось, делали более
реальным, приближали к ней единственного мужчину, достойного
такого унизительного жертвоприношения, словно бы в их