"Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества (роман)" - читать интересную книгу автора

собеседников с людьми, которых знал в давно миновавшие
исторические эпохи, на вопросы он отвечал какой-то непонятной
мешаниной из разных языков. Бродя по дому, он всегда ощупывал
воздух перед собой, хотя и двигался среди вещей с необъяснимой
ловкостью, как будто был одарен инстинктом ориентации,
основанным на близких предчувствиях. Однажды он забыл вставить
искусственные зубы, положенные на ночь в стакан с водой возле
кровати, и с тех пор больше уже не носил их. Когда Урсула
задумала расширить дом, она приказала выстроить для Мелькиадеса
отдельное помещение возле мастерской Аурелиано, подальше от
домашней толчеи и шума, - комнату с большим светлым окном и
этажеркой, на ней она собственноручно разместила запыленные и
изъеденные молью книги старика, ломкие листы бумаги, покрытые
непонятными знаками, и стакан с искусственными зубами, в нем
уже пустили корни какие-то водяные растения с малюсенькими
желтыми цветочками. Новое место, видимо, пришлось Мелькиадесу
по душе, потому что он перестал появляться даже в столовой. Его
можно было встретить только в мастерской Аурелиано, он проводил
там целые часы, исписывая таинственными каракулями привезенные
когда-то пергаменты, они, казалось, были сделаны из чего-то
твердого и сухого и расслаивались, как слоеное тесто. В
мастерской он съедал и пищу - ее приносила дважды в день
Виситасьон, - впрочем, в последнее время у него пропал
аппетит, и ел он только овощи, отчего вскоре приобрел
свойственный вегетарианцам чахлый вид. Кожа его покрылась
нежной плесенью, похожей на ту, что произрастала на допотопном
жилете, который он никогда не снимал, от дыхания смердело, как
смердит от спящего животного. Аурелиано, погруженный в
сочинение стихов, в конце концов перестал замечать присутствие
цыгана, но однажды в бормотании Мелькиадеса ему почудилось
нечто доступное пониманию. Аурелиано прислушался. Единственное,
что он смог выделить в запутанных, темных речах, было
настойчиво, как стук молотка, повторяющееся слово
"равноденствие", "равноденствие", "равноденствие", да еще имя
- Александр фон Гумбольдт (*7). Более близкого общения со
стариком сумел добиться Аркадио, когда стал помогать Аурелиано
в ювелирном деле. Мелькиадес шел навстречу его попыткам
завязать разговор и произносил иногда отдельные фразы
по-испански, однако фразы эти не имели никакого отношения к
окружающей действительности. Но в один из вечеров цыгана вдруг
охватило внезапное волнение. Пройдет много лет, и, стоя у стены
в ожидании расстрела, Аркадио вспомнит, как, весь дрожа,
Мелькиадес прочел ему несколько страниц своих непостижимых
писаний: Аркадио, конечно, их не понял, но, прочитанные вслух,
нараспев, они показались ему переложенными на музыку
энцикликами (*8). Кончив чтение, Мелькиадес улыбнулся, впервые
за долгое время, и произнес по-испански: "Когда я умру, пусть в
моей комнате три дня жгут ртуть". Аркадио передал эти слова
Хосе Аркадио Буэндиа, тот пытался получить у старика
дополнительные разъяснения, но добился лишь краткого ответа: "Я