"Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества (роман)" - читать интересную книгу автора

своим телом и попыталась втолкнуть его в дом.
- Пойдем, ради Бога! - кричала она. - Хватит уже
глупостей!
Солдаты прицелились в них.
- Отпустите этого человека, сеньора, - крикнул один, -
иначе мы ни за что не отвечаем!
Аркадио оттолкул Урсулу и сдался. Немного погодя выстрелы
стихли и зазвонили колокола. Сопротивление было подавлено всего
за полчаса. Ни один из людей Аркадио не остался в живых, но
прежде чем умереть, они храбро бились против трех сотен солдат.
Последним их оплотом стала казарма. Когда правительственные
войска уже собирались броситься на решительный штурм, человек,
называвший себя полковником Грегорио Стивенсоном, выпустил
заключенных и приказал своим людям покинуть казарму и идти
сражаться на улицу. Необычайная подвижность, благодаря которой
он успевал вести огонь из нескольких окон, безошибочная
меткость, с которой он расстрелял все свои двадцать патронов,
создали впечатление, что казарма защищена очень хорошо, и тогда
нападающие разрушили ее пушечными выстрелами. Руководивший
операцией капитан был поражен, обнаружив, что в развалинах нет
никого, кроме мертвого человека в одних кальсонах; его
оторванная снарядом рука сжимала винтовку с пустой обоймой. У
мертвеца были густые и длинные, как у женщины, волосы,
подколотые на затылке гребнем, на шее висела ладанка с золотой
рыбкой. Перевернув труп носком сапога, чтобы взглянуть на лицо,
капитан застыл в удивлении. "Что за черт!" Подошли другие
офицеры.
- Глядите-ка, где он объявился, - сказал им капитан. -
Ведь это Грегорио Стивенсон.
На рассвете по приговору военно-полевого суда Аркадио был
расстрелян у кладбищенской стены. В последние два часа жизни он
так и не успел разобраться, почему исчез страх, мучивший его с
самого детства. Совершенно спокойно, но вовсе не потому, что
хотел показать свое недавно родившееся мужество, слушал он
бесконечные пункты обвинения. Он думал об Урсуле - она в это
время, наверное, пьет кофе под каштаном вместе с Хосе Аркадио
Буэндиа. Думал о своей восьмимесячной дочке, которой еще не
успели дать имя, и о том ребенке, что должен родиться в
августе. Думал о Санта Софии де ла Пьедад, вспомнил, что вчера
вечером, когда он уходил воевать, она присаливала оленину для
субботнего обеда, вспомнил и затосковал о темном потоке ее
волос, низвергавшемся на плечи, о ресницах, таких длинных и
густых, что они казались ненастоящими. В его мыслях о близких
не было сентиментальности - он сурово подводил итоги своей
жизни, начиная понимать, как сильно любил в действительности
тех людей, которых больше всего ненавидел. Председатель
военно-полевого суда приступил к заключительной речи, а Аркадио
все еще не заметил, что прошло уже два часа. "Даже в том
случае, если бы перечисленные обвинения не были подтверждены
столь многочисленными уликами, - говорил председатель, -