"Габриэль Гарсия Маркес. Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

работники палками и камнями пытались прогнать ее из сада, но
корова не двигалась с места, суровая, неприступная, с копытами,
увязнувшими в грязи, и с огромной, униженной дождем головой.
Работники не оставляли ее в покое до тех пор, пока терпение
отца не истощилось.
- Оставьте ее, - сказал он им. - Сама пришла, сама и
уйдет.
После полудня от сырости стало трудно дышать и начало
щемить сердце. Свежесть раннего утра быстро превращалась во
влажную вязкую духоту. Температура была ни высокая, ни низкая
- температура озноба. Ноги в туфлях потели. Трудно было
решить, что неприятнее - когда кожа открыта или когда она
соприкасается с одеждой. Все в доме затихло. Мы сидели в
галерее, но уже не смотрели на дождь, как в первый день, не
слышали шума падающей воды, не видели ничего, кроме очертаний
деревьев в тумане, в этот безнадежный тоскливый вечер,
оставлявший на губах такой же привкус, с которым просыпаешься
после того, как увидишь во сне незнакомого тебе человека. Я
вспомнила, что сегодня вторник, и подумала о близнецах из
приюта святого Иеронима - слепых девочках, которые каждую
неделю приходили к нам петь простые песни, жалостные от
горького и беззащитного чуда их голосов. Сквозь шум дождя мне
слышалась песенка слепых близнецов, и я представила себе, как
они сидят на корточках в своем приюте и дожидаются, когда дождь
кончится и они смогут пойти петь. "Сегодня близнецы не придут,
- думала я, - и в галерее после сиесты не появится нищенка,
выпрашивающая каждый вторник веточку мяты".
В этот день порядок трапез нарушился. В час сиесты мачеха
дала всем по тарелке простого супа с куском заплесневелого
хлеба, а до этого мы не ели с вечера понедельника - и с того
же самого времени мы, наверно, перестали думать.
Парализованные, одурманенные дождем, мы покорно и смиренно
подчинились буйству стихии. Только корова вдруг зашевелилась
вечером: внезапно ее нутро сотряс глухой рев, и ноги увязли в
грязи еще глубже. Потом она застыла на полчаса - словно была
уже мертвая, но не падала, потому что привыкла быть живой,
привыкла стоять под дождем в одном положении, и стояла до тех
пор, пока тяжесть ее тела не перевесила эту привычку. И тут ее
передние ноги подогнулись; зад, блестящий и темный, был все еще
поднят в последнем предсмертном усилии, морда, с которой текла
слюна, погрузилась в темную жижу, и в медленной, безмолвной,
исполненной достоинства церемонии смерти корова поддалась
наконец тяжести собственного тела.
- Вот до чего дошло! - произнес кто-то у меня за спиной.
Я повернулась посмотреть, кто это, и увидела на пороге
нищенку, приходившую но вторникам: несмотря на непогоду, она
пришла, как обычно, попросить веточку лимонной мяты.
Может быть, в среду я бы уже свыклась с этой дарящей
жутью, если бы не увидела, войдя в гостиную, что стол подвинут
к стене и на него нагромождена вся мебель, а у противоположной