"Габриэль Гарсия Маркес. Невероятная и печальная история о простодушной Эрендире и ее бессердечной бабушке" - читать интересную книгу автора

бесчисленных мелодий и выкрики зазывал сливались в оглушительный звуковой
переполох.
В толпе бродяг и любителей легкой наживы Блакаман-добрый,
взгромоздившись на стол, требовал живую гадюку, чтобы на себе испробовать
противоядие собственного изобретения. Была там и женщина, превращенная в
паука за непослушание родителям; за пятьдесят сентаво она разрешала
желающим убедиться, нет ли тут обмана, прикоснуться к себе и отвечала на
любые вопросы, связанные со своими злоключениями. Был там и посланник иных
миров, провозглашавший неминуемое пришествие со звезд чудовищной летучей
мыши, обжигающее серное дыхание которой нарушит гармонию природы и
поднимет на свет Божий тайны морских пучин.
Единственным островком тишины и покоя были дома терпимости, куда,
затухая, доносился городской шум. Женщины, занесенные сюда со всех четырех
концов света, бродили по опустевшим танцевальным залам и зевали от скуки.
Они провели сиесту, не ложась, но никто не пришел искать их любви, и они
снова принялись ждать летучую мышь с далеких звезд, устроившись под
вентиляторами, ввинченными в безоблачное небо. Внезапно одна из них встала
и вышла на галерею, усаженную анютиными глазками и ведущую на улицу, по
которой проходила очередь поклонников Эрендиры.
- Эй,- крикнула им женщина.- Что это у нее такое есть, чего у нас нет?
- Письмо от сенатора,- крикнул кто-то в ответ.
Привлеченные шумом и смехом, на галерее появились остальные женщины.
- Сколько дней прошло, - сказала одна из них, - а очередь все такая же.
Ты представь только: по пятьдесят песо каждый.
Женщина, которая вышла первой, решилась:
- Ладно, пойду взгляну, что такого золотого у этой слюнтяйки
недоношенной.
- И я пойду, - сказала другая. - Все лучше, чем даром стулья греть.
По дороге к ним присоединились сочувствующие, и в конце концов к шатру
Эрендиры подошла кипящая от возмущения процессия женщин.
Неожиданно ворвавшись в шатер, они забросали подушками мужчину, изо
всех сил стремившегося окупить свои расходы, и на плечах вынесли кровать
Эрендиры на улицу.
- Это произвол, - кричала бабушка. - Шайка заговорщиц!
Бунтовщицы!
Затем она обратилась к мужчинам:
- А вы, бабники! Да вас кастрировать мало за то, что вы позволяете так
измываться над беззащитным созданием. Педерасты!
Она кричала до тех пор, пока не сорвала голос, раздавая удары посохом
направо и налево, но гневные ее выкрики терялись в шутках и насмешках,
которыми ей отвечала толпа.
Эрендире не удалось избегнуть надругательства, потому что после попытки
бегства бабушка приковала ее к ножке кровати стальным собачьим поводком.
Но ничего страшного с ней не сделали. Ее пронесли на алтаре любви по самым
людным улицам, разыгрывая покаянное шествие закованной грешницы, и
оставили под палящим солнцем посреди центральной площади. Эрендира
скорчилась на кровати, спрятав лицо, но сдерживая слезы, и так и лежала
она на страшной жаре, кусая от стыда и бешенства стальной поводок своей
злой судьбы, пока кто-то из милосердия не прикрыл ее рубашкой.
Это был единственный раз, когда я их видел, но потом узнал, что они