"Габриэль Гарсиа Маркес. Вспоминая моих грустных шлюх" - читать интересную книгу автора

квартал переходит в сплошные заросли фруктовых деревьев, я вошел в лавку
Росы Кабаркас.
Эта была уже не та Роса Кабаркас. Раньше это была мама-сан, бандерша
самая осмотрительная, а потому самая известная. Женщина огромных размеров,
мы даже хотели возвести ее в чин сержанта пожарной службы, как за ее могучее
телосложение, так и за ту ловкость, с какой она справлялась с любовными
пожарами в своем приходе. Но одиночество съежило ее тело, сморщило кожу и
истончило голос так, что великанша стала похожа на старенькую девочку. От
прежней Росы у нее остались только великолепные зубы, и один из них из
кокетства был одет в золотую коронку. Женщина носила глубокий траур по мужу,
скончавшемуся после пятидесяти лет совместной жизни, и этот траур дополнила
черной траурной шляпкой - по единственному сыну, который помогал ей в ее
хлопотных делах. Живыми оставались только глаза, прозрачные и жестокие, и по
ним я понял, что по сути своей она не изменилась.
В лавке на стене еле светилась слабая лампочка, и на полках не видно
было никаких товаров, хотя бы для прикрытия ее такого расхожего промысла, о
котором все знали, но которого никто не признавал. Роса Кабаркас провожала
клиента, когда я тихонько вошел. Не знаю, на самом ли деле она не узнала
меня или притворилась, чтобы соблюсти видимость. Я сел на скамью в ожидании,
когда она освободится, и попытался восстановить в памяти, как все было. Пару
раз, когда мы оба еще были в соку, она сама выручала меня в трудную минуту.
Наверное, Роса прочла мои мысли, потому что обернулась и посмотрела на меня
так пристально, что я забеспокоился. "Время тебя не коснулось", - вздохнула
она грустно. Я решил польстить ей: "А тебя - коснулось, но к лучшему". - "Я
серьезно, - сказала она, - у тебя даже стала живее твоя физиономия дохлой
лошади". - "Может, потому, что я стал пастись в других домах", - подколол я
ее. Она встрепенулась. "Насколько я помню, кувалда у тебя была отменная. Как
она себя ведет нынче? " Я ушел от ответа: "Единственно, что изменилось с тех
пор, как мы не виделись, это то, что иногда у меня жжет зад". Диагноз она
поставила немедленно: "Мало им пользуешься". - "Он у меня только для того,
для чего его создал Бог, - ответил я, - но, по правде сказать, это уже
довольно давно и всегда в полнолуние". Роса где-то порылась и достала
маленькую коробочку с зеленой мазью, пахнувшую арникой. "Скажешь девочке,
чтобы она пальчиком помазала тебе вот так", - и она для ясности непристойно
подергала указательным пальцем. Я ответил ей, что пока еще, слава Богу, могу
обходиться и без ее знахарских притираний. Роса съязвила: "Ах, маэстро,
прости великодушно". И перешла к делу.
"Девочка находится в комнате с десяти часов, - сказала она. - Девочка
красивая, чистая, хорошо воспитана, но умирает от страха, потому что одна ее
подружка, убежавшая с грузчиком из Гайры, два часа истекала кровью. Но оно и
понятно, - допустила Роса, - у этих, из Гайры, такая слава, они ослиц
дерут. - И вернулась к делу: - Бедняжке, кроме всего, приходится еще и
горбатиться на фабрике, пришивать пуговицы". Мне не показалось, что это
такое уж тяжелое занятие. "Так думают мужчины, - возразила она, - это еще
хуже, чем дробить камень". И еще призналась, что дала девочке питье -
валерьянку с бромидом, и та сейчас спит. Я подумал, что эти жалостливые
сетования - еще одна уловка, чтобы поднять цену, но нет, сказала она, мое
слово - золото. И твердое правило: за каждую услугу - плата отдельная,
звонкой монетой и вперед. Вот так.
Я пошел за ней через двор, размягчившись видом ее увядшей кожи и тем,