"Дан Маркович. Паоло и Рем" - читать интересную книгу автора

хоромами с колоннами, садом, павлинами и ручным гепардом, и. конечно, своей
знаменитой коллекцией картин, среди которых подлинники гениев, и множество
прекрасных копий, которые он сделал сам, за те несколько лет жизни в Италии,
когда он, переезжая с места на место, безостановочно трудился, без друзей,
без женщин, не глядя на красоты, прелести, забавы и соблазны...
Выдумки, сплетни, слухи, глупости, перемешанные с частичками истины...
Увы, пока праздность одолевала Рема, пока взгляд блуждал, он уподоблялся
вечно жующему борову. Вся эта муть болталась у него в голове, как осадок в
перекисшем вине. Он был как все, и даже хуже, потому что лишенный
каждодневной опоры -- ведь ничто в обыденной жизни его не привлекало, кроме
самых грубых и простецких потребностей -- он тут же опускался в самую грязь,
на дно, его спасала только нелюдимость и недоверчивость, из-за которых не
было ни собутыльников, ни прочих типов, толкающих таких вот молодых людей на
дурной путь.
Но вот он, наконец, заметил то, что всегда останавливало его, выметало
из голову мусор, и он становился тем, кем был на самом деле. Вдруг увидел,
да.

x x x
Он другим совершенно взглядом, будто только что прозрел, разглядел на
столе несколько старых, грязных, небрежно брошенных предметов - тарелку,
бутылку, полотенце, несколько картофелин на кучке шелухи, кусок бурого
мяса... со срезом, неожиданно свежим и ярким... и бутылку, возвышавшуюся...
она уравновешивала тяжесть и весомость горизонтали блюда... Бутылка
поглощала свет, а блюдо его излучало, но и само было подвержено влияниям --
в первую очередь, тени от бутылки... Темно-фиолетовая, с расплывчатыми
краями, эта тень лежала на краю блюда, переливалась на полотенце, на
сероватую почти бесформенную массу, в которой Рем ощутил и цвет, и форму, и
складки, давно затертые и забытые самой тканью...
Вообще-то он каждый день это видел, но не так, не так!.. Теперь он
обнаружил рядом с собой, на расстоянии протянутой руки, живое сообщество
вещей.
И тут же понял, что сообщество только намеком дано, пунктиром, едва
проглядывает... В нем не было присущего изображению на холсте порядка.
Бутылка назойливо торчит, полотенце только о себе да о себе... картофелины
делают вид, что никогда не слышали о блюде...
Он смотрел и смотрел, потом осторожно придвинулся к столу, подумал,
взял одну из картофелин и положил на край блюда, объединяя массы... Слегка
подвинул само блюдо, переставил бутылку, поправил полотенце, так, чтобы
стала видна полоска на ткани... Снова отошел и посмотрел.
Что-то было не так, он не слышал отчетливого и ясного разговора вещей.
Тогда он подошел в старому темному буфету у стены, с зеркальными
дверцами, и из хлама, который валялся здесь давно, наверное, с тех пор, как
умерла Серафима, вытащил небольшой потемневший плод, это был полувысохший
лимон. Он взял нож с короткой деревянной ручкой и длинным узким лезвием,
охотничий нож, и с трудом подрезав кожуру обнажил под ней небольшой участок
желтой мякоти, светлую змейку на сером фоне... И осторожно положил лимон на
край блюда, рядом с картофелиной... нет, чуть поодаль...
И отошел, наблюдая, он весь был насторожен, само внимание, прикрыл
веками глаза и постоял в темноте. Сквозь веки слегка пробивалось красноватое