"Сергей Марков. Юконский ворон " - читать интересную книгу автора

розового пара, окружающая танцовщицу. Стуча копьями о щиты и рукоятками
кинжалов о панцири, индейцы медленно кружились и пели. Загоскин видел
праздник охоты, душой которого была она - Ке-ли-лын.
Он поднялся со снега и побрел сквозь кусты вдоль берега Квихпака,
выбирая места, где снег был наиболее плотным. Загоскин покидал чужой,
случайный и теплый кров. Где теперь Кузьма? Скоро сядет солнце, мир станет
серебряным, а ночью грянет звенящий мороз. Еще мгновение, и Загоскин готов
был заплакать, но он сжал обмороженные пальцы так, будто душил кого-то. И в
это время широкий луч солнца упал на вершины кустов; они застыли, как бы
вылитые из тяжелой бронзы. Потом луч опустился на снег, и золотая дорога -
мерцающая и подвижная - заструилась по сугробам. Загоскин посмотрел на
компас и вскрикнул от радости - дорога совпала с его путем.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кусты скоро перешли в мелколесье, а в глубине страны Загоскина
встретили густые, черные леса. Он шел то ледяным руслом, то берегом
Квихпака, часто отклоняясь от пути, чтобы осмотреть лес. Орлиное гнездо на
лиственнице, обледеневшая бобровая плотина на лесном ручье, олений след -
манили его. Раз, когда Загоскин крался к лисьей норе, он почувствовал
страшную боль в правой ноге. Оказалось, что он наступил на иглу дикобраза,
сдохшего, очевидно, осенью и погребенного под тонким слоем листвы и
неглубоким снегом. Он стал вытаскивать иглу - она сидела между пальцами
ступни, - и ему показалось, что он даже услышал легкий скрип: так плотно
держалась игла в ране. Лоскутом рубахи он перевязал ногу, срезал палку и
пошел, опираясь на нее. В тот же день кровь в сапоге замерзла, и подошва как
бы увеличилась вдвое, а нога удлинилась, и правое плечо стало выше левого.
Но он шел...
Теперь он ставил силок на глухарей, и почти каждый раз в самодельных
тенетах грузно ворочался краснобровый красавец. Человек хватал птицу за шею
и свертывал ей голову набок. Руки его - ладони и пальцы - были исклеваны
птицами. Хорошо, что Егорыч в Михайловском редуте подарил ему запасное
огниво и кремень, а трут Загоскин добывал в лесу. У него был огонь. Путник
жарил глухарей на костре. При свете костра он не раз смотрел, не почернела
ли ступня. Узкую и глубокую ранку скоро затянуло. Но он все-таки хромал.
Однажды, проходя под большим деревом, он услышал, как зашуршал на
ветвях снег. И тотчас что-то шумное и живое свалилось с дерева, увлекая за
собой снег и сухие хвойные иглы. Он едва успел отскочить и взвести курок
пистолета. Багровый свет вспыхнул в его глазах, он не видел ни дымка, ни
блеска выстрела. Он лишь услышал протяжный вой. Раненая рысь каталась по
снегу. Загоскин переступил с ноги на ногу, прицелился и вогнал в нее еще
одну пулю. Он хотел было уже двинуться дальше, как вдруг отчетливо вспомнил
в ровном солнечном сиянии алую одежду индианки, бирюзовый панцирь на ее
груди, теплую и живую бронзу щек. Загоскин поспешно опустился на колени
перед убитой рысью и стал снимать с нее шкуру. Он просовывал крепко сжатый
кулак под кожу, приподымал ее вверх и снимал, временами вытирая
окровавленные руки о край лосиного плаща.
Сняв шкуру, Загоскин накинул ее на плечи и пошел вверх по Квихпаку. Он
начал производить топографическую съемку местности. Отрезав от плаща кусок
лосины, искромсав его на узкие полосы, он связал их между собою. Получился