"Сергей Марков. Юконский ворон " - читать интересную книгу автора

протоиерей, два гусарских офицера, купец, кавалерийский ремонтер и в конце
самом - "...не имеющий чина такой-то; прибыл из Российских владений в
Северной Америке". Такое известие потревожит старый город. Почему - не
имеющий чина? Зачем он был в Америке? Уж не из разжалованных ли и сосланных
за дуэль по причине романической? Что такой человек делает и может делать в
Пензе? Любопытные бесцеремонно начнут оглядывать вас, когда вы пойдете по
Лекарской или Дворянской улицам. Пензенские девицы будут припадать к
оттаявшим окнам, туманя своим дыханием голубые стекла.
А вечером, когда вы сидите в своем нумере с запыленными обоями,
мучительно разглядывая вид древних развалин и нимф на грубо намалеванных
картинах, к вам обязательно кто-нибудь постучится. Это будет гусар,
вымазанный от чикчир до густых усов бильярдным и картежным мелом, или
чиновник в старом синем фраке, вытертом на обшлагах, а может быть,
подвыпивший дьякон.
И все они назойливо будут пялить на вас глаза, рассматривать, как
выходца с того света, задавать самые неуместные вопросы. Особенно их, как я
заметил, смущает вид моего старого мундира без эполет. Какой-то чомбарский
помещик прямо спросил меня - давно ли я из Сибири? Ничего не подозревая, я
ответил, что Сибирь покинул в прошедшем году, имея, конечно, в виду свой
переезд из Охотска до Уральских гор большой Сибирской дорогой. Тогда
помещик, обнаружив внезапно какую-то стеснительность, заторопился и поспешил
откланяться. Этот и еще другие случаи дали мне понять, что многие считают
меня за "одного из тех людей, которые в 1825 году на площади перед сенатом
начали свой славный и трудный путь, приведший их в недра Сибири..."
Благословенны просторы отчизны, занесенной снегами! Любезен сыновнему
сердцу вид рябины, склонившейся над алмазным сугробом. Разрой снежный холм -
и найдешь в его недрах кисть осенних ягод. Пролежав в снегу, они обрели
большую прелесть. Снег и мороз не смогли погубить их.
Подобна им и русская душа. Суровая метель заметает ее. Борей леденит
своим дыханием, но она горит алой рябиной на белом сугробе.
Не вечны ни снега, ни вьюги - бессмертно горенье русской души... И я
пришел к вам, родные снега! Утренний дым встает над землею сизыми столбами.
Вечный скиталец, я подхожу к дому, где я увидел свет. Серебряная рябина
протягивает ко мне дрожащие ветви и осыпает инеем с головы до ног.
Но это - лишь во сне! Я по-прежнему бездомен..."

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

"Закрывая глаза, вспоминаю Аляску. Вижу, как нас застала первая метель
на Квихпаке. Струи жесткого снега проносились по замерзшей земле,
мутно-белые вихри скрывали дневной свет. Лыж у нас не было, и мы шли по
тундре с трудом, едва переставляя ноги, и слышали, как вокруг нас шевелятся
подвижные сугробы: снег передвигался, как передвигаются пески в пустыне во
время урагана. Вот тогда-то я потерял рукавицу с левой руки... Я ползал по
земле, силясь ее найти, разрыхлял правой рукой снег, но все было тщетно.
Обнаженная кисть уже не гнулась, и я чувствовал такую боль, как будто она
была погружена в расплавленное железо. Особенно болел палец, на котором я
носил подарок сержанта Левонтия - тесное железное кольцо с надписью "Смерть
и жизнь"...
Я попробовал обернуть кисть краем моего лосиного плаща; боль на время