"Фредерик Марриэт. Маленький дикарь" - читать интересную книгу автора

захватил левой рукой его правую и полоснул ножом кисть руки так глубоко, что
почти отсек ее. Он громко вскрикнул от боли и удивления и упал навзничь.
- У него есть нож! - воскликнул он, поддерживая наполовину отрезанную
кисть руки другою рукою.
- Да, у него есть нож, и, как видите, он умеет владеть им! - ответил
я. - Что же, не попробуете ли вы еще раз подойти, или вы теперь окончательно
убедились в том, что я "хозяин"?
- Если в тебе есть хоть капля жалости и милосердия, то убей меня
скорее! - сказал он, сидя на полу посреди хижины, освещенной ярким светом
луны.
- Жалость и милосердие! - сказал я. - Что это такое, я никогда о них не
слыхал!
- Увы, - ответил он, - ты прав! Я никогда не жалел тебя и не выказывал
тебе ни милосердия, ни сострадания. Настал день Божьего суда надо мною -
суда за тяжкие грехи мои! Господи, помилуй меня! Я потерял зрение, теперь и
правая рука моя стала бесполезной, как и глаза! Что же еще со мною то дальше
будет, Господи!
- Дальше? Дальше будет то, что вы потеряете и другую руку, если еще раз
вздумаете напасть на меня! - сказал я.
Джаксон ничего не ответил; он попробовал доползти до своей постели, но,
ослабев от потери крови, без чувств повалился на пол. Я взглянул на него и,
убедившись в том, что он не в состоянии вновь на меня напасть, повернулся и
заснул глубоким сном. Часа через два я проснулся и увидел, что Джаксон все
еще лежит на полу на том же месте. Я подошел к нему и стал осматривать, спит
он или умер. Он лежал посреди целой лужи крови. Я ощупал его, - он был
совершенно теплый. На руке зияла страшная рана. Я подумал, что он может
умереть, и я ничего не узнаю. Мне вспомнилось, что он не раз перевязывал и
себе, и мне порезы, чтобы остановить кровь. Я взял горсть перьев из постели,
наложил их на рану и затем перевязал ему кисть руки куском бечевки, затем
принес воды и влил ему в горло. Он очнулся и открыл глаза.
- Где я? - спросил он едва слышным голосом.
- Где вы? Да в хижине! - ответил я.
- Дай мне еще воды!
Я дал ему, так как не хотел, чтобы он умер. Мне нужно было, чтобы он
жил и был в моей власти. Выпив воды, старик с трудом приподнялся и пополз к
своей постели. Я оставил его и пошел купаться.
Читатель, вероятно, подумает: "Что за отвратительный мальчик; он ничуть
не лучше своего товарища!". Оно так и было в действительности, но не надо
забывать, что воспитание сделало меня таким. С тех пор, как я себя помнил,
меня били, щипали, бранили, всячески злоупотребляли мной и мучили меня. Я
никогда не знал ласки и доброты. Недаром же я спрашивал, что такое жалость и
сострадание. Лучшие стороны моей природы никогда не были затронуты, никто не
старался пробудить их во мне. Жестокость, угнетение, ненависть и мщение -
вот все, что видел я на коротком веку своем.
Не удивительно поэтому, что когда наступил мой черед, я поступил так,
как поступали со мной. Джаксону не было извинения - я же имел некоторое
право на месть. Он знал, что есть добро, я этого не знал. Я руководствовался
мелкими чувствами моего мелкого миросозерцания. Я никогда не слыхал о
сострадании, прощении, милосердии и любви к ближнему. Я не знал о
существовании Бога, знал лишь одно, что сила есть право, и самым живым