"Алан Маршалл. Это трава" - читать интересную книгу автора

птица, лечу над желтеющими пастбищами и деревьями. Я кружился в небе, и
воздух жужжал у меня в ушах чуть слышно, как жужжит пчела.
Услышав, что подъехал дилижанс, я отправился на гостиничный двор и
подождал, пока Артур распряг и накормил лошадей. Потом мы вместе вошли в
гостиницу, и он перенес мои вещи к себе.
- Нечего тебе оставаться в той комнате, - сказал Артур. - В будние дни,
может, и ничего, а в субботу какая-нибудь девка уж обязательно заглянет
туда. Место тут странное, ты таких, верно, и не видывал. У меня тебе будет
спокойнее.
Комната у него была большая: две кровати по углам комод со стоячим
зеркалом, платяной шкаф и умывальник! Старый матросский сундучок со
скромными сокровищами Артура примостился у стены.
Столик, опиравшийся на три перекрещивающиеся бамбуковые ножки
пристроился у самой его кровати. Стол был покрыт грязной белой скатертью, на
нем в беспорядке стояли жестянка с табаком, коробка с папиросной бумагой,
крышка от банки, полная окурков, эмалированный подсвечник с огарком свечи. В
подсвечнике среди обгоревших спичек лежали два дохлых клопа.
Дверь из комнаты вела прямо в кухню, окно выходило на небольшую рощицу.
Мы с Артуром поужинали, а потом долго сидели в его комнате и
разговаривали. Он рассказывал мне разные случаи из своей жизни, и этим
рассказам суждено было на долгие годы окрасить мое восприятие окружающего
мира. Много вечеров подряд я жадно слушал его. Простодушие часто мешало
Артуру понимать смысл пережитого им. Многое из того, что было в его жизни,
внутренне обогатило его. И только рассказывая и видя, какой инк рее эпизоды
его жизни вызывают у слушателя, он начинал осознавать все значение их и
по-новому открывал их для себя.
На его пути встречались низость и благородство, и далеко не всегда
грань между добром и злом проходила достаточно четко. Но грязь жизни,
которая оставляет следы в душе большинства людей, не коснулась его.
Он был по-юношески пытлив и любознателен. Когда я рассказывал ему о
себе, он весь обращался в слух и не сводил с меня глаз. Смысл моего рассказа
он усваивал медленно, часто повторял: "Скажи-ка еще раз". Но, поняв, что
именно я хочу сказать ему, он уже не забывал моих слов.
Любое мое затруднение волновало его, как свое собственное. Он не
отмахивался от них, а размышлял над ними и постоянно возвращался к ним. Мне
льстило, что он так серьезно относится ко мне. Когда я сказал ему, что
мечтаю стать писателем, он ни на секунду не усомнился, что так оно и будет.
С тех пор в его представлении я уже стал писателем.
По мере того как крепла наша дружба, он стал болезненно воспринимать
любое замечание по моему адресу и совершенно не переносил, когда кто-то
начинал жалеть меня. В этих случаях он сразу приходил в ярость и кидался мне
на защиту. Стоило кому-нибудь в разговоре со мной упомянуть слово "костыли"
или "калека", Артур сразу бросал все свои дела, подходил ко мне и ждал, в
каком направлении пойдет разговор. Если мой собеседник был настроен
дружелюбно, Артур спокойно уходил.
Случалось, пьяные женщины в гостиной заговаривали со мной; в этих
случаях Артур всегда оказывался поблизости, готовый при первом непристойном
слове или жесте позвать меня и увести. Для меня Артур был высшим
авторитетом, скалой, за которую я должен был держаться в этом беспокойном
житейском море.