"Найо Марш. Смерть и танцующий лакей ("Родерик Аллейн" #11)" - читать интересную книгу автора

какого-то Стэнли Глупинга. Поэтому он стал Обри Мандрэгом. Таинственное, как
мандрагора, имя навевало темы из книг самых модернистских писателей. Но
перемена фамилии странным образом вызвала в нем удивительное психологическое
неудобство. Вскоре он отождествлял себя только со своим новым именем. И даже
воспоминание о старом стало для него невыносимым. Боязнь, что знакомые могут
узнать о его прошлом, приводила Мандрэга в состояние крайнего беспокойства,
усиливавшегося от того, что он сам презирал себя за такую слабость. Поначалу
его произведения были созвучны новому имени - в них рассуждалось о грехе, об
оккультных науках. Но по мере того, как рос его действительно немалый
талант, Мандрэг находил сюжеты в областях одновременно странных и весьма
менее возвышенных. Изобретательно и разнообразно он описывал страсть
закройщика к безголовому манекену, музыканта, играющего на саксофоне в
оборках из шифона, жизнь уборщика общественного туалета, который получил
высокое придворное звание постельничьего.
Но вообще-то его пьесы имели успех. Постсюрреалисты до хрипоты спорили
о его творчестве, маститые критики обсуждали благотворное влияние его стихов
на язык современной декадентской поэзии, а людям просто нравилось, что в его
пьесах есть над чем посмеяться.
От матери, хозяйки меблированных комнат в одном из пригородов Лондона,
Мандрэг унаследовал приличный доход, а от отца гениальный плод его
долголетнего труда - патентованную клипсу для подтяжек. Он был высоким,
темноволосым молодым человеком с интересной бледностью и несколько
насмешливым выражением лица, хорошо одетым, поскольку давно уже перестал
считать необычные галстуки и экстравагантные рубашки необходимой
принадлежностью художника-эстета. Он хромал и мучительно стеснялся этого
своего недостатка. Когда сидел, всегда старался спрятать под стул левую ногу
в тяжелом ортопедическом ботинке. Мандрэг познакомился с Джонатаном Ройялом
лет пять назад. Где-то в конце тридцатых годов Джонатан финансировал
постановку одной из его пьес. И хотя это предприятие не принесло большого
дохода, неожиданно оно вполне себя окупило, что и упрочило их взаимную
симпатию. Последнюю пьесу Мандрэга "Неудачная светомаскировка" (оконченную
во время войны, но, несмотря на название, вовсе не о войне) в скором времени
должны были начать репетировать молодые актеры, совсем неопытные, но полные
энтузиазма. И вот два дня Мандрэг провел в местечке неподалеку, где дочь
священника была как раз актрисой и готовилась сыграть заглавную роль в его
пьесе. А теперь Джонатан пригласил провести уик-энд в Хайфолде.
Когда Мандрэг вошел в библиотеку, вид его был весьма эффектен. По
плоскогорью он ехал без шляпы, в машине с опущенным стеклом, и северный
ветер привел его волосы в такой художественный беспорядок, какой обычно ему
приходилось создавать самому. Мандрэг шагнул навстречу Джонатану и протянул
ему руку с видом бесшабашной отваги.
- Ужасная ночь, - сказал он, - как будто здесь собрались все ведьмы и
черти. Страшно вдохновляет.
- Я надеюсь, - произнес Джонатан, отвечая на рукопожатие и глядя снизу
вверх из-под стекол очков, - что это не слишком вдохновит вашу Музу. Я не
могу допустить, Обри, чтобы она завладела вами сегодня...
- Господи, - пробормотал Мандрэг, как всегда, когда ему казалось, что
от него ждут рассуждений о работе. Это восклицание должно было изображать
отчаянные муки творчества.
- ...потому что, - продолжал тем временем Джонатан, - я собираюсь