"Джорж Р.Р.Мартин. Портреты его детей" - читать интересную книгу автора

трубку. Ну пожалуйста!
Ничего.
- Так позвони мне, - сказал он. В спешке слова сталкивались,
накладывались друг на друга, так ему хотелось выразить все. - Я, ты, не
надо, пожалуйста, дай мне объяснить, я же не хотел, ну пожалуйста... -
Сигнал отбоя и длинные гудки.
Кантлинг уставился на телефон и медленно положил трубку. Она позвонит
ему. Должна позвонить. Она его дочь, они любили друг друга, она обязана
дать ему шанс объяснить. Конечно, он и прежде пытался объяснить.
Звонок на его двери был старомодным - в филенке торчал латунный ключ:
его поворачивали, и внутри раздавалось громкое нетерпеливое дребезжание. И
кто-то яростно вертел его - вертел, вертел, вертел... Кантлинг бросился к
двери в полном недоумении. Он всегда с трудом заводил друзей, а теперь,
когда окостенел в своих привычках, и вовсе разучился сходиться с людьми.
Друзей в Перроте у него не было - так, несколько знакомых, и никто из них
не явился бы столь неожиданно, и не вертел бы звонок с такой неукротимой
решимостью.
Он снял цепочку и распахнул дверь, вырвав звонок из пальцев Мишель.
Она была в перетянутом поясом дождевике, вязаной лыжной шапочке и
шарфе в тон. Ветер безжалостно трепал концы шарфа и выбившиеся из-под
шапочки прядки волос. На ней были модные сапожки, через плечо перекинут
ремень большой кожаной сумки. Она выглядела прекрасно. Прошел почти год с
тех пор, как Кантлинг видел ее в последний раз - почти год назад, когда
ездил в Нью-Йорк на Рождество. Прошло уже два года, как она снова
поселилась там.
- Мишель! - сказал Кантлинг. - Я никак... Настоящий сюрприз. Из
Нью-Йорка в такую даль, и ты даже мне не сообщила, что едешь...
- Нет! - отрезала она. В ее голосе, в ее глазах было что-то неладное.
- Я не хотела тебя предупреждать, подлец. Ты же меня не предупредил.
- Ты расстроена, - сказал Кантлинг. - Входи же и поговорим.
- Я войду! - Она оттолкнула его, вошла и захлопнула за собой дверь с
такой силой, что звонок снова задребезжал. Лицо ее выглядело даже более
жестким, чем там, на ветру. - Хочешь знать, зачем я приехала? Я приехала
сказать, что я о тебе думаю. А потом повернусь и уйду - уйду из этого дома
и из твоей гнусной жизни, как тогда мама. Она была умна, не то что я! Я-то
по дурости верила, будто ты меня любишь. Как чокнутая думала, будто я тебе
дорога.
- Мишель, не надо! - сказал Кантлинг. - Ты не понимаешь. Я
действительно люблю тебя. Ты моя дочурка, ты...
- Не смей! - Она всунула руку в сумку. - Ты называешь вот это
любовью, грязный подонок? Она выхватила что-то и швырнула в него.
Кантлинг утратил былую подвижность. Он пытался уклониться, но не
успел, и книга больно задела его шею. Мишель швырнула ее изо всех сил, а
это был тяжелый том в твердом переплете, не в бумажной обложке. Шелестя
раскрывшимися страницами, книга упала на ковер.
С суперобложки на Кантлинга уставился его собственный портрет.
- Ты совсем как твоя мать, - сказал он, потирая ушибленную шею. - Она
тоже постоянно чем-то швырялась. Только у тебя это получается более метко.
- Он криво улыбнулся.
- Меня не интересуют твои шутки, - сказала Мишель. - Я никогда тебя