"Кэндзи Маруяма. В небе снова радуга " - читать интересную книгу автора

полустоны-полувсхлипы его заглушают, вовсю стрекочет травяная живность, но и
ее почти не слышно.
Девочка смотрит во все глаза на невиданное действо, и лицо у нее такое,
будто ей явилось Божье Чудо, полные сладости и муки стоны проникают в каждую
клеточку детского тела, убедительнейшим образом поясняя, что такое - быть
женщиной, что такое - жить; губы девочки то и дело приоткрываются
перламутровыми раковинками, и с них тоже срываются тихие, непроизвольные
стоны; я знаю, в эти минуты она вдруг поняла, почему взрослые, корча кислые
рожи, сгибаясь под ветром и дождем, седея от горя, тем не менее продолжают
жить: а все очень просто - на свете есть радость .
Девочка знает, что взрослые постоянно врут, все, кого она знает -
родители, учителя, соседи, - живут так скучно и бездарно, что лучше бы не
жили вовсе, и никуда от этого не денешься, скука и бездарность так же
неизбежны, как смерть, но сейчас перед девочкой приоткрылась тайна жизни:
оказывается, жить все-таки стоит, даже если судьба забросила тебя в забытую
богом дыру, даже если ты упал и не можешь подняться, даже если ты нищ и
голоден, даже если тяжкая болезнь выбрала из всех именно тебя, даже если
тебе суждена лихая смерть - рухнуть наземь, выплевывая сгустки черной крови;
девочку научила этому знанию не рано поумневшая подруга и не телесное
созревание, она просто увидела и поняла.
Люблю наблюдать, как пробудившиеся инстинкты окрашивают невинную душу в
свою серо-багровую окраску, меня с души воротит от чистюль, гнушающихся
вульгарностью, я не считаю, что надо стыдиться знойных слов, если их
нашептывает подлинная страсть, а любовь, опасная, побуждающая к безумным
поступкам и непоправимым ошибкам, по-моему, достойна восхищения.
Мой объектив вибрирует от волнения, когда ему доводится снимать любовь,
подобную огненному фейерверку, я скрупулезно регистрирую тончайшие нюансы
света и тени, лучше, чем люди, понимаю смысл каждого сказанного слова, такая
любовь - редчайший из моих трофеев, и, наблюдая за ней, я думаю вот что:
пускай с точки зрения большинства она достойна осуждения, пускай даже
преступна, но эти двое, которые беспечно спариваются под радугой, словно не
ведающие стыда бабочки или стрекозы, - не прожигатели жизни и не искатели
острых ощущений; мне отчетливо слышен голос этой любви, отрешившейся от
горестных мыслей и безысходного отчаяния, измельчившей в прах свинцовую
тяжесть бытия, не боящейся ни судьбы, ни небесного суда, не заботящейся о
выгоде; этот громкий голос таит в себе самую суть бытия, он гораздо честней,
чем пустозвонство брачного обета, который дают перед алтарем жених и невеста
(черт знает, что они при этом на самом деле думают); даже тот, кто,
единственный из множества, уцелел в катастрофе, не сможет издать ликующего
звука подобной чистоты; мой мощный объектив, в котором вся моя жизнь и все
мои органы чувств, способен ухватить этот голос - не сам звук, а
триумфальный трепет изогнутой женской шеи, сзади покрытой нежным пушком.
Девочка, которой в одночасье открылась сложнейшая из истин, понемногу
приходит в себя, теперь она просто любуется красивым зрелищем, она и сама
красива, гораздо красивей обычных детей, ничего не знающих о мире взрослых;
на тонкой ключице блестят капельки пота, если в них заглянуть, то наверняка
увидишь миниатюрное отражение двух переплетенных фигурок.
А женщина все никак не насытится, не накричится; у нее звонкая душа
юной девушки и такой же звонкий смех, это самка, живущая в такт месячным
циклам, я знаю, что она обманывает своего мужа, но не для того, чтобы