"Евгений Клеоникович Марысаев. Повесть о белой медведице (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Морж только с виду неповоротлив. В бою он неистов и дьявольски проворен;
удар ласты страшен; поворот шеи - и опущенные бивни разят врага и сбоку, и
сверху.
К концу сентября Кривошейка вышла к лагуне Дрем-Хед, узнала склон
сопки, облюбованный ею для берлоги еще в первый приход на остров. Она не
была в одиночестве. Именно на этой сопке решили залечь десятка два
беременных самок. Медведицы рыли в плотно утрамбованном ветрами снегу
берлоги и не обращали друг на друга ни малейшего внимания.
Истощение не грозило Кривошейке. Она нагуляла вдоволь жиру; на спине
и огузке жировой слой был толщиною в десять сантиметров. Пять долгих
полярных месяцев он будет "кормить" самку, наполнять сосцы густым, как
сметана, молоком. Кроме того, прежде чем приняться за устройство берлоги,
медведица раскопала на берегу занесенные снегом водоросли и стала с
отвращением пожирать их. Через некоторое время жестокий понос очистил
желудок, промыл кишечник. Затем наелась мха. Мох, напротив, вызвал запор.
Потом добыла три нерпы и до отвала нажралась нежного тюленьего жира. Ее
желудок вместил килограммов семьдесят, не меньше. С трудом поднявшись на
склон сопки, она начала копать зимнее убежище.
Некоторые ленивые самки не утруждают себя подобной работой. Залегают
на склоне сопки, ждут частую гостью острова Врангеля - пургу; снег
засыпает медведицу толстым слоем - вот тебе и готовая берлога. Но
Кривошейка не поленилась, захотела устроить берлогу по всем правилам. Не
дожидаясь пурги, она сначала выкопала длинный узкий коридор, потом -
"каюту" яйцеобразной формы, где свободно помещалась в полный рост. Стены
тщательно утрамбовала лапами, исполосовала когтями. Маленькое
вентиляционное отверстие "каюты" заткнула заранее заготовленным пучком
мха. Стены быстро заледенели от дыхания.
Снаружи разбойничали трескучие морозы, а здесь было теплее на
двадцать с лишним градусов. Теперь можно засыпать, не боясь замерзнуть. И
Кривошейка улеглась на правый бок...


Под новый год, когда снаружи вовсю полыхало северное сияние и
бушевали шестидесятиградусные морозы, в берлоге появилось совершенно
беспомощное, глухое и слепое существо с реденькой шелковистой шерсткой,
растущей из нежнейшей розовой кожи, с голубыми краями век и черным языком.
Малец весил немногим больше полукилограмма и походил на раскормленного
котенка. У него не было ни брата, ни сестрицы: первый раз самки рожают
только одного детеныша. Едва появившись на свет, он огласил берлогу
отчаянным визгом, но когда отыскал упругий, налитый молоком материнский
сосок, тотчас замолчал, словно захлебнулся. Потом задвигались губы,
заработали челюсти, и в берлоге раздалось частое жадное чавканье.
Медведица громко заурчала от удовольствия...
Три недели пролежала Кривошейка на боку, ни разу не перевернулась,
боясь ненароком раздавить живой комочек. Медвежонка она держала задними
лапами, не позволяла ему коснуться снега, затем разрешила детенышу
путешествовать по своему телу. Цепляясь за длинную шерсть крохотными
изогнутыми коготками, он пробирался по обширному животу к груди,
искривленной шее, и тогда медведица заботливо обогревала его своим горячим
дыханием.