"Геннадий Николаевич Машкин. Синее море, белый пароход (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Но тут я услышал, как звякнула дверь на веранду. Ивао раздвинул ее и с
захлебом стал рассказывать отцу о нашем знакомстве. Я навострил уши. Ивао
упустил, что я налетел на них. Зато со всеми подробностями он рассказал, как
я спас Сумико. Ивао жестикулировал руками и подергивал время от времени
желтую косынку на своей худой шее.
Старик на веранде не менял позы. Казалось, для него важнее трубка с
длинным бамбуковым мундштуком и маленьким чубуком, чем спаситель его дочери.
Ивао стал рассказывать во второй раз то же самое. Под конец старик
встрепенулся и вынул трубку изо рта. Тогда Ивао в третий раз рассказал ему о
том, как я спас Сумико.
- Где он, этот русский мальчик? - спросил старик и медленно повернул
голову. Его глаза в бурой сетке морщин не видели меня, хоть я стоял близко,
в косом потоке света с веранды. Глаза его блуждали, как у пьяного.
Сумико подтолкнула меня к отцу.
- Его зовут Гера, - сказала Сумико.
- Спасибо, Гера-сан, - сказал старик. Он взял мою руку и приложил к
своей шершавой щеке. - Хороший росскэ марчик. - И забормотал по-японски, так
что я разобрал только несколько фраз: - А жену мою и Тосиэ никто не спас...
Зачем я их отправил?.. Надо умирать вместе... Все равно миру конец... Бомбы
взрываются, как вулкан Фудзи. - Он бросил мою руку, закрыл лицо ладонями и
стал раскачиваться: - О-о, конец миру, конец, конец, конец...
Ивао и Сумико с обеих сторон стали гладить серые волосы отца. Старик
оторвал руки от лица и уставился на море. Слезинка выползла из его глаз и,
точно головастик, сползла к губе. Ивао набил его трубку табаком и зажег.
Сумико сунула мундштук в рот отцу. Старик, не отводя взгляда с одной точки,
втянул дым впалыми щеками, выпустил и сказал:
- Там, на острове Птиц, нет бомб, нет русских, нет американцев, нет
никого... Там никогда не будет войны... Кимура увезет нас туда на своем
сейнере...
- Да, отец, - ответил Ивао и поправил на шее шелковую косынку, - мы
скоро поплывем на пустой остров.
Я поискал глазами в море и увидел, куда смотрел старик и его дети. На
самом горизонте из моря торчал островок. Он почти сливался с морем и небом.
Я его заметил-то лишь потому, что тонкая острая тучка прерывалась в том
месте.
Неслышно ступая по татами, вернулась ко мне Сумико.
Она попросила извинения за отца. Вот уж "шибко нежное воспитание", как
говорит мой отец. Я пожал плечами и выразительно посмотрел на аквариум. Но
Сумико хотела мне все объяснить, как будто я за этим пришел. Она стала
рассказывать, что отец ее был хорошим врачом. Много людей вылечил Ге. А
теперь вот сам болен. Он помешался после смерти мамы и сестренки Тосиэ.
Когда началась война, отец отправил их в Хиросиму. Вся семья должна была
переехать в сердце страны, в безопасное место. Да война не ждала... И вот
они получили письмо от знакомых из Хиросимы. В письме сообщалось, что мама и
Тосиэ погибли.
Сумико подошла к двери направо и отодвинула одну половинку. Она вошла в
полутемную комнату и опустилась на колени перед тумбочкой, над которой был
приколот к стене бумажный листок с сидящим богом Буддой. Сумико сложила
ладони, как Будда. На домашнем алтаре чадили две свечки, по-ихнему