"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

никто тебя не достанет. На Покров это было. И должен я был ему сказать, что
у меня за князем Василием Щербатым осталась жена. Хорошо, говорит, сыщу я
тебе жену и тоже перевезу к себе. Стал он мою Анютку сыскивать, а пока
искал, посадил меня для береженья на цепь и отправил в отчину свою село
Покровское, верст за пятьдесят от Москвы. И вот приезжает Терюшной обратно в
Покровское: не сыскал я тебе, Афонька, Анютку, прости уж меня окаянного.
Дескать, другую тебе девку дам, здоровую, работящую. Манькой кличут. Я
говорю, не по божеской это заповеди, боярин, чтобы от живой жены да другую
брать. Великому государю, говорю, патриарху святейшему Иосифу вряд ли
понравится, когда узнает, что Афонька Мухосран двоеженец. И смеюсь: жениться
не долго, да бог накажет - долго жить прикажет. Терюшной тоже зубы скалит,
ладно, мол, Афонька, ладно, хлопает по плечу. И ушел. А я остался на цепи.
Только кормить меня, считай, перестали. Ноги, гляжу, пухнут.
Афонька вздохнул, собираясь с мыслями. Мезеня шагал, взявши под уздцы
лошадь, угрюмо глядел под ноги и не любопытствовал, что будет дальше. Только
Федька живо поглядывала на рассказчика смутными большими глазами. Афонька не
замечал этого, он ничего не различал, кроме представших ему видений.
- Вижу вот, смерть моя рядом ходит, - начал он снова. - Ну...
явился-таки Терюшной, двадцать недель прошло, - и ко мне в чулан. Смеется:
по здорову ли, мол, Афонька? Ай, говорю, живешь почесываешься, а умрешь, так
небось свербеть не станет! Давай Маньку, хрен с ней, женюсь! Сме-ется: не по
рылу тебе Манька ныне будет. Возьмешь Феколку, вдову с тремя детьми. У нее
рука сохнет, покойный мужик отдавил. А давай и Феколку, говорю! Всех давай!
Давай обоих! Ну вот, и велел он Ромашке Губину, приказчику, меня расковать,
чтобы я мог ожениться. Никакой поп ведь не обвенчает тебя на цепи.
Расковали. Ну, а как ноги-то я почуял, так и сбежал, ничего Терюшной не
успел. Фигу ему, вот ему Феколка! Накося! - Афонька показал со знанием дела
сложенный кукиш и, мало того, по-собачьи задрал ногу и скрючился, просунув
кукиш под колено, чтобы уязвить Терюшного. - А вот тебе, хрена! В сраку! Вот
тебе! А этого не хочешь? Этого не пробовал?!
- Я как на цепи сидел, - продолжал он затем, отдуваясь, - все вспоминал
Анютку. Анютку мою вспоминал... И думаю: хрен с ними со всеми, жив буду,
вернусь к Василию Щербатому на сопас, брошусь в ноги... Так и получается,
что жену я не видел больше трех лет. И сыночка не видел.
- Сенечку? - спросила Федька.
- Да. Сенечку.
- Хороший мальчик?
Простой вопрос этот заставил Афоньку задуматься.
- А что? - пожал он плечами. - Плохой разве?.. Я ж ему и птичку
купил...
Федька отвернулась и закусила губу. Она знала за собой эти приступы:
небольшого толчка хватало, задевшее слух слово, голос ребенка - и нечаянная
мысль ее замирала вдруг на чем-то пронзительном, вызывая беспричинную
судорогу и слезы. С этим не следовало бороться - недолго лишь переждать,
глаза заблестят и просохнут, сердечная боль пойдет теплом. Никто ничего не
заметит, поправить лишь волосы у виска да провести под глазами.
Да и разговор замялся - что тут скажешь.
Так они прошли лес и долго брели по полю прежде, чем остановились у
заставы. Стрелецкий десятник глянул Федькину грамоту и, не читая, махнул
рукой.