"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

Да, это был дьяк, Иван Борисович Патрикеев. Что не трудно было
выяснить, когда дьяк отъехал, - из города все шли и шли, бежали посадские. В
виду воеводы и начальства все держались с оглядкой, но возбуждение
чувствовалось - на вопросы отвечали пространно, спрашивали жадно.
Да только Федька не расположена была разговаривать. Она пыталась
пробиться к опрокинутой телеге - застряла перед плотным заслоном из
лошадиных задов и человеческих спин. Доносился развязно взлетающий голос
Афоньки. Мухосран говорил слишком много, слишком громко и слишком поспешно,
не зная как всегда меры. Боярин его, князь Василий, молчал. Федька не
решилась дожидаться, что скажет, - хорошего ничего не предвиделось.
Успела она отстоять нечаянно обнаруженную затоптанную свою, в пыли
шапку, выбила о граненный ствол пистолета и пошла в город.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ВЕШНЯК

Дети не отставали от Федьки, засматривали в глаза - самые маленькие, те
что бегали без портков в коротких рубашонках, одинаково стриженные мальчики
и девочки, и постарше - в рубашках подпоясанных и таких же, как рубашки,
белых полотняных портках. Иные из этих деток ростом и Федьке не уступали, а
все ходили босиком.
Неясное душевное движение побудило Федьку присмотреться к мальчишке лет
десяти, что стоял на особицу и глядел отстранено, словно бы знал и видел
нечто такое, что требовало от него постоянной внутренней сосредоточенности.
Худенький подросток, одет он, однако, был как большой, в сапожках, хотя и
плохеньких, в смуром кафтанце, просторном, с чужого плеча, и в шапчонке.
- Тебя как зовут?
- Вешняком кличут. - Мальчик в ответ не улыбнулся.
- Бери горшок, проводишь меня до съезжей.
- А что тут провожать, - строптиво возразил он. - Все прямо да прямо.
Дети теребили ее, готовые услужить, но Федька ждала, когда мальчик со
славным именем Вешняк согласится.
Он хмурил брови. И кивнул не прежде, чем глянул неспешно по сторонам,
поднес ко рту сдвинутые пальцы с не стриженными ногтями - обкусать...
Подумал и кивнул.
Дорога за воротами продолжалась улицей, которая не выглядела столь
прямой, как утверждал это из лучших, возможно, побуждений Вешняк. Заборы,
частоколы и глухие стены клетей по обеим сторонам не выдерживали строй,
образуя временами заросшие сорняками пустыри. И даже бревенчатая мостовая
обнаруживала тот же непредсказуемый нрав: прерывалась без явной причины,
чтобы возобновиться через три шага и уже не там, где надо было ожидать.
Жилые избы, клети, амбары, конюшни укрывались в глубине дворов, иногда очень
узких, так что затейливо рубленные, под высокой крышей ворота почти
смыкались, оставляя немного места на забор. То и дело открывались щели
тесных переулков и тупиков. Мусор, который выбрасывали за ограду,
громоздился кучами: зола, кости, куски истлевших шкур с остатками мездры и
шерсти, рыбья чешуя, позеленевшие осколки горшков, пух, перо и просто
какая-то вонючая гадость. Исчертившие землю тропинки и мостовые поливали
жидким навозом коровы и быки, овцы оставляли повсюду мелкую черную картечь,
кони - упряжные и верховые - сыпали желто-зеленые остро пахнущие яблоки. Так
что в любом случае пройти до съезжей избы все прямо и прямо, не выбирая,